Пальцы проникли глубже и надавили на упругую преграду, чуть охнув, я сильнее сжала его волосы на затылке, требуя не прекращать поцелуй... И не сразу поняла, что пальцев внутри уже нет, их вообще на мне нет, Снейп прервал поцелуй и, тяжело дыша, сделал шаг назад. Открытая, возбужденная, обескураженная, я беспомощно смотрела, как он начинает приводить себя в порядок.
- Ч-что?..Что случилось? - Я не верила, просто не верила, просто не понимала.
- Мерлин, ты еще совсем ребенок... - Голос профессора был растерян, я впервые его слышала таким.. человечным.
А я все смотрела, так и сидя на парте, сдвинув колени, молча, смотрела, как он приводит себя в порядок, как идет к двери, кладет ладонь на ручку, задерживается на 15-20-30 секунд — какая разница! Этого ему вполне хватает, чтобы сказать:
- До конца вечеринки еще около полу часа, разрешаю Вам провести это время так, как планировали. Помните о комендантском часе, после него не рекомендую находиться вне гостиной факультета, наказание будет неизбежно.
Открылась и закрылась дверь. Я осталась одна. Слез не было совершенно. Казалось, что распадается на части самая сущность девушки по имени Малика Грин. Оплакивать ее не хотелось, хотелось доломать, помочь исчезнуть, рассыпаться, чтоб о ней напоминал только забытый поднос с пирожными и холодный чай.
В этот вечер я впервые напилась, первый, но, увы, не единственный раз. Был еще второй.
И в этот, первый, раз, как и во второй, впрочем, меня выручили жалостливые домовики. Как добралась до кухни за картиной с грушей, я не помню, помню, что пряталась при каждом шорохе. Я не боялась, что кто-то догадается о том, как я провела последние пол часа, о, нет, своего счастья я не стала бы таить. С кем — никто бы не узнал, но сияющих глаз не спрячешь, не скроешь. Пусть смотрят! Пусть завидуют!
Но пустой взгляд, и мертвое выражение на лице — пусть этого никто никогда не увидит, не узнает, как мне было паршиво, как была унижена, растоптана, отвергнута.
А домовикам можно, решив так, как побитая собака, приплелась на кухню. Бринс, чаще всех убиравший у нас в гостиной и поставлявший мне всякие вкусняшки, буквально прослезился, увидев меня в проеме двери. Эльфы, как всегда, забегали, заахали, чуть более горестно, чем обычно, очень сочувственно. Организовали мне в каморке постель и принесли поесть, кусок в горло не лез, но забота и окружившее меня тепло прорвало плотину. Рыдала я долго, надрывно, сквозь всхлипы задавая вслух вопросы, на которые добрые эльфы не могли дать ответов, да они и не требовались...Потом кто-то догадался мне налить немного, потом еще, и еще...и так, пока я не заснула. Домовики, сами не уважавшие спиртное, почему-то выбрали именно этот способ лечения. За что я им до сих пор благодарна, особенно за тепло, за доброту, за то, что не оставили. Не оставили, как он...
Проснулась я у себя в кровати, куда видимо Бринс переместил при помощи своего волшебства.
Рассматривая ткань полога кровати, играла в Гамлета - решала «как быть» и что делать. И пришла к выводу — ничего. Как жила, так и буду жить, ничего не случилось. О том, что произошло, знают двое и догадывается сотня домовиков, но они не в счет. Так и повелось, я, как и прежде, ходила на уроки, делала домашние задания, общалась с друзьями и знакомыми. Ну, может стала менее улыбчивой, перестала проказничать, но от этого факультет только выиграл, да иногда замирала, уходя в себя и вздрагивая, как будто увидела что-то страшное. Да и поняла, чуть позже, что чувства никуда не ушли. Они искали выход в непонимании, не нашли, и стали еще жарче биться о хрупкую преграду, состоящую из самоконтроля и доводов ума. Они сжигали, не опаляя, не вырождаясь и не превращаясь в холодные угли. Я как и прежде тянулась только к одному мужчине, он стал моим наваждением, помешательством. Кто бы знал, как тяжело было больше не выдавать себя...
Снейп тоже делал вид, что ничего не произошло, показывал самое обычное свое сволочное поведение на уроках, и только.
А потом... А потом была неделя до выпускного и выпускной, на который я не пошла.
Глава 10
Раскрывая письмо я все думала над загадкой Герберты, что же такое надо было понамешать при создании животинки, чтобы она в итоге стала иметь чрезвычайно странно-противно-милый вид, да еще и окукливалась. Зная неуемную любовь Луны к экспериментам, передавшуюся ей от покойной матери, можно было рассчитывать на самый удивительный генетический расклад. Но даже это знание не уберегло меня от шока, письмо, знакомым почерком Джорджа, сообщало: