– Слушай, ты, прочь с дороги, дай пройти! – рявкаю я, нервы у меня на пределе. Но он делает шаг ко мне.
Пытаюсь отступить, но, зацепившись каблуком за плеть ежевики, неловко падаю на бок. Шипы впиваются в ладони, дыхание от испуга перехватывает. Вокруг кружат листья, их гнилой запах проникает повсюду. Повернув голову, вижу, что длинный наклонился надо мной, закрыв собой небо. Я пытаюсь высвободить ногу из куста, но двигаюсь рывками и только хуже запутываюсь. Хочу закричать, но понимаю, что дом слишком далеко отсюда и Бет меня не услышит. Она и не знает, что я здесь. Никто не знает. Я в панике, меня бьет дрожь, становится трудно дышать. Сильные, тяжелые руки обхватывают меня за запястья.
– Пошел вон! Убери свои руки! Пошел вон! – визжу я что есть мочи.
Я слышу другой голос, и меня отпускают, бесцеремонно роняя обратно на ковер из листьев.
– Гарри не опасен. Он не хотел вас напугать, правда, Гарри? – говорит подошедший незнакомец и хлопает долговязого по плечу.
Я таращусь на них с земли. Гарри трясет головой, и теперь я понимаю, что он огорчен, подавлен, в его лице нет ни намека на злобу или похоть.
– Он пытался вам помочь, поднять, – поясняет подошедший мужчина с едва заметным укором.
Гарри вновь склоняется над своим желтым грибом.
– Он просто… я только… искала зеленые ветки для украшения. Для дома, – поясняю я, все еще в замешательстве. – Я думала… Ладно. В общем, ничего.
Я замолкаю. Незнакомец подает руку, рывком ставит меня на ноги.
– Спасибо, – бормочу я.
На согнутом локте у него висит духовое ружье, ствол тускло поблескивает. Я брыкаюсь, стряхивая с ноги плети ежевики, осматриваю горящие ладони. Они покрыты бусинками крови. Я вытираю руки о джинсы и поднимаю смущенный взгляд на своего спасителя. Оказывается, все это время он пристально и напряженно вглядывается в мое лицо, а потом вдруг радостно улыбается:
– Эрика?
– Откуда вы… Простите, мы знакомы?
– Ты меня не узнаешь? – спрашивает он.
Я присматриваюсь: темная копна длинных волос, перехваченных на затылке, широкая грудь, нос с горбинкой, прямые брови, прямая, решительная линия рта. Черные глаза сияют. А потом что-то в мире сдвигается, черты проявляются, встают на место, в них проглядывает что-то невероятно знакомое, близкое.
– Динни? Это ты? – ахаю я.
– Никто не зовет меня Динни уже много лет. Сейчас я для всех Натан. – Улыбка у него немного неуверенная. В ней удивление, радость, как и у меня, от неожиданной встречи с прошлым, но и настороженность. Он не отрывает глаз от моего лица. Его взгляд, будто прожектор, следит за каждым моим движением.
– Поверить не могу, что это и в самом деле ты! Как… как ты живешь? Как, черт побери, ты здесь оказался? – Я поражена. Мне и в голову не приходило, что Динни тоже повзрослел, что у него своя жизнь, что он мог вернуться в Бэрроу-Стортон. – Ты так изменился!
Щеки у меня горят, как будто меня застукали за чем-то постыдным. Сердце так бьется, что пульсируют даже подушечки пальцев.
– Зато ты выглядишь все так же, Эрика. Я кое-что узнал из газет… Леди Кэлкотт скончалась. Это навело меня на воспоминания о… об этих местах. Мы здесь не бывали с тех пор, как умер мой отец. Но вдруг захотелось навестить…
– Ох ты, господи!.. Вот горе. Я о твоем отце.
Отца Динни звали Микки. Мы с Бет любили его. У него были широкая белозубая улыбка, большие сильные руки, он всегда подбрасывал нам мелочь или угощал конфетами – выуживал их у нас из-за ушей. Мама с ним разговаривала один или два раза. Решила познакомиться, раз уж мы проводили там время. А маму Динни, Морин, всегда называли Мо. Микки и Мо. Отсюда наше кодовое обозначение: чтобы Мередит не поняла, мы всегда называли это «пойти в гости к Микки-Маусу».
– Это было восемь лет назад. Он быстро умер, даже не успел понять, что случилось. По-моему, это лучшая смерть, – спокойно замечает Динни.
– Да, наверно.
– А что случилось с леди Кэлкотт? – Я слышу в его голосе легкую горечь. Он не выразил соболезнований по поводу моей потери.
– Инсульт. Ей было девяносто девять. Должно быть, она сильно разочарована.
– В каком смысле?
– В роду Кэлкоттов многие женщины доживали до ста лет. Моей прабабушке было сто два. Мередит была твердо намерена пережить королеву. Крепкая у нас порода… – Я тут же спохватываюсь и жалею, что произнесла эти слова. К чему эти упоминания о породе, крови, родословных!