Выбрать главу

Я хватаю куклу и прижимаю к себе. Одним рывком накрываю мягкие губы и бесцеремонно углубляю ласку. Зарываюсь когтями в волосы и второй оглаживю мягкие изгибы.

Ингваз победил! Я окончательно сошел с ума! Но даже под угрозой смерти, я не готов отказаться от этого безумия! Сладкого, порочного, такого родного… что хочется одновременно хохотать и рыдать.

Ведь именно такой бы была моя Габи. Растерянной, застывшей, дрожащей. Не отвечающей на торопливые касания. Плачущей…

Кожи коснулась влага, которая обожгла меня кипятком, заставив наконец отодвинуться и прекратить приступ помешательства. А главное, посмотреть. На знакомые до боли черты, на падающие слезы, на океаны глаз, в которых бушевал шторм. Не понятно, чего там было больше, отчаяния, страха, сожаления, радости или ненависти…

— Габриэла?

Идиот! Доверчивый, глупый идиот! Но я не нахожу другого объяснения! Это не может быть моя женщина. Но если это не она, то проще дать мраку окончатльно поглотить мое сознание…

— Габриэла, это ты?

Дрожащими руками, аккуратно, я пытаюсь стереть клятую влагу со щек. Но слезы все никак не останавливаются, разрывая каждой своей каплей те остатки сердца, что еще продолжали гнать кровь по организму.

— Габриэла, молю! Скажи, что это ты!

Или соври! Чтобы еще раз услышать звук дорого голоса, я готов даже на ложь. Я готов умереть прямо здесь и сейчас! Ведь ради того, чтобы узнать, что с моей женщиной все хорошо, что она жива, что она — это действительно ОНА, я согласен и подохнуть!

— А кто еще?

И я сжимаю в руках свое сокровище! Свое единственное, неповторимое, ехидное сокровище! Потому что Ингваз мог пробраться ко мне в голову, мог даже перенестись на Фаристоль. Но он никак не смог бы скопировать эту колкую гордячку. Никто не смог бы!

А значит, это моя Габи. Живая, невредимая, любимая Габи! Слава Богам!

Глава 16

Габриэла ша Норгорас

— Живая, невредимая, настоящая…

Демон продолжал шептать. Жадно прижимать меня к себе. Зарываться в волосы. И будь у меня возможность пошевелиться, я бы обязательно поаплодировала такому таланту. По высшему плачут театральные подмостки, так изобразить полнейшее отчаянье, сменившееся внезапной надеждой… браво!

— Маленькая моя, связанная, единственная…

Но пока мужчине явно хватает одной зрительницы, а она, в свою очередь, прекрасно справляется с обеспечением влаги. С собственными чувствами никак не справляется, а с клятой поставкой слез — пожалуйста. Зачем целая толпа, когда я одна реву за десятерых?

— Теперь все будет хорошо, все станет на свои места, все образумится…

Нет! Все окончательно покатилось в бездну! Все перевернулось с ног на голову! Все вышло из под любого контроля! Какой разум? Он оглушен воплями раненого сердца, что мечется в груди, мешает дышать и не дает ни думать, ни взять себя в руки, ни… ничего!

Потому что тянется к предателю. Бьется в унисон с каждым лживым словом. Хочет верить и простить. Горит, как и губы, на которых собственническим клеймом остывает поцелуй демона. Хочет прильнуть ближе к мужчине, растворится в нем, забыть обо всех заботах и печалях. Ведь он играюче может решить любую проблему.

Вот только, главная из них — сам Райнхард.

— Я думал, что сойду с ума, что опоздаю, что…

— Что позволишь мне заполучить наследие? — сама не узнаю свой сломленный скрипучий голос.

Демон напряженно замер. И его полнейшая растерянность, отозвалась во мне торжеством. Печальным, болезненным, выворачивающим наизнанку… но придающим сил и возвращающим хоть какой то ориентир.

— Что не сможешь помешать мне пробудить дар бездны? — тон стал увереннее, даже слезы перестали литься бесконечным водопадом.

Мужчина же медленно отодвинулся, не выпуская из объятий. Я почувствовала, как задрожали когти на талии. Только краем сознания отметив, что они, вполне возможно, могут разрезать меня на пополам. Однако, напрочь убитое чувство самосохранения молчало. Зато вовсю набиралось голоса злорадство. Начинала шевелиться, потопленная в океане боли, гордость. Поднимала голову честь герцогини Норгорас!

— Что провалишь самую важную миссию собственного клана и не убережешь завесу? — злая усмешка тронула губы от осознания всей иронии. Ведь Райнхард так рьяно оберегает именно то, что его же и убивает!

Звериные черты лица исказила гримаса боли. И мне пришлось сцепить ладонь в кулак, чтобы не позволить конечности скользнуть к мужскому лицу. Изменщица явно хотела жить отдельной жизнью. Желала стереть эту усталость и печаль с прекрасного, даже в боевой трансформации, лица. Вернуть дорогую и самодовольную улыбку. Но хватит! Второй раз я на этот спектакль не куплюсь!