— Пусть попробуют, — прошипел Карнаж, — А там увидим, у кого меч острее и быстрее. Что до вас, тётя, то поздно. И вы знаете, что уже давно поздно.
— Когда в Сильвании стало спокойно, я не смогла найти тебя! Я искала…
— Славно, что Киракава меня надежно спрятал даже от вас! — отрезал Феникс, — Иначе я был бы таким же хлюпиком, как те, что сейчас ползают по земле и стонут.
Полукровка толкнул ступней одного из сильванийцев.
— Забирайте их с собой, и попутного ветра. В Трёделе с такой охраной вам делать нечего!
Она прошла мимо него, опустив голову. Бросила несколько резких фраз по-сильванийски, что подействовали лучше пинков, и оба телохранителя разом вскочили на ноги, одарив Карнажа ненавидящими взглядами.
«Ловец удачи» замер. Ноздри его носа расширились. Он все пытался вспомнить, где встречал этот густой и нежный аромат фиалок. Наконец, Карнаж подавил всколыхнувшуюся совесть и пробормотал через плечо:
— Астра, все же спасибо вам за целительниц на границе Сильвании.
Эльфка в изумлении обернулась, но полукровка уже скрылся в лачуге.
Попутно с размышлениями о том, какая нелегкая занесла сильванийцев на Палец Демона, так как вряд ли они заявились только ради его персоны, Карнаж принялся готовиться, и основательно, к тому, что ожидало его после захода солнца. А ожидали его скверные вещи и настолько же скверные поступки с его стороны. Любой ранкен, к годам полукровки, уже должен был понимать, что принцип «глаз за глаз» настолько же примитивен в своей изобретательности, насколько и эффективен в качестве сдерживающего средства для особо ревностных поборников могущества и богатства любыми способами. Просто свершится еще одно из огромного генеалогического древа Необходимых зол, что продолжали появляться в мире что ни год, утверждались и обещали не прервать своего рода на добрых десять столетий вперед.
Здесь, на островах, не важно к западу от Материка или к югу, или юго-западу, всегда правил железной дланью один закон: не ты — так тебя. И, если в лицо был брошен вызов, пусть не перчаткой тонкой кожи с оторочкой, надушенной вдобавок, с холеной руки придворного франта, то следовало отвечать одинаково, что при дворе какого-нибудь монарха, что в квартале бедняков — сиречь пролить унцию-другую чьей-то пылкой крови, или, другими словами, устроить резню. В этом деле Карнаж был не особо искусен, вернее в том, чтобы самолично прийти в означенную усадьбу и устроить там кровавую баню. На его месте кто угодно посетили бы сомнения, и только безумец сунулся бы сразу очертя голову!
В усадьбе Кокетсу ждали не островитянские шпионы или мистики. Первые больше годились на роль убийц и отравителей, не вступающих в открытый поединок, о вторых и говорить не приходилось — магия и проклятия. Ранкены были искуснее первых и проворнее вторых. Но воины острова Палец Демона, именно те самые, опоясанные родовыми мечами, — это были машины убийства, достойные восхищения. Посвящая всю жизнь искусству войны и служению своему господину, они отлично осознавали, что никто и ничто не вечно, и это представление о конце пути делало их бесстрашными в битве, так как любой из них не хотел испортить все прожитые года нелепой смертью, а старался если и умереть, то с честью. Например, картинно рухнув и испустив дух… на куче убитых им же противников. Что могло быть лучше!? Если эти люди, ворвавшись во вражеский строй и выбравшись из-под павшего коня, с еще большим ожесточением «расчищали» себе круг в гуще врагов и сражались внутри него, не останавливая клинка ни на секунду, пока силы не покидали их…
Да. Идти просто так в Кокетсу, было равносильно тому, чтобы шагнуть прямо «в пасть тигру» — koko, как это звучало на островитянском, аналогично материковому «пойти на верную смерть». Закончив на этом тешить своё самолюбие изысками литературных выражений, ухваченных цепкой памятью где-то в древних трактатах мастеров, всегда вычурных до невозможности, Феникс преступил к подготовке.
Небольшой котелок повис над разведенным огнем, и вскоре в кипящей воде растворилась пара щепоток порошков, и заметались листья мелко нарубленных и высушенных трав, наполнив хижину резким запахом.
Память не изменила полукровке, и он с легкостью вскрыл все тайники, опустошив их, и разложил содержимое на старой, прогнившей циновке. Открыв заглушку на рукояти меча, Карнаж ссыпал внутрь из небольшого мешочка слепящий порошок. Сорвав с рукояти изношенный кусок кожи, Феникс крепко обмотал новой, скрученной в шнур и пропитанной специальным составом. Под квадратную гарду на пустующие крепления легли надетые через рукоять две металлические «звезды», сякэны, что еще оставались в тайниках. Перевязи с манджи, что полукровка взял в займы у шпионов, были также опустошены, и изощренное метательное оружие расположилось в специальных креплениях на подкладке куртки. Обмотав куском мешковины металлическую спицу, Карнаж деловито снял заглушку с ножен и начал их прочищать, словно заправский халфлингский аркебузир шомполом ружье. Выбрав на пробу одну из игл, ранкен сунул ее в ножны, быстро прицелился, коротко и резко дунул — засела в стене на треть своей длины. Одобрительно цокнув языком, Карнаж осторожно открыл склянку с ядом — оставалось немного, но игл тоже было мало. Сняв бандаж, полукровка вооружился сапожным шилом и занялся двумя чехлами для ножей, похожих на те, что использовали мистики — с кольцом на рукояти. Только два вороненых ранкенских клинка были больше и немного шире в лезвии. Покончив с работой, Карнаж проверил, легко ли будет, при случае, достать новое оружие. Благодаря короткой куртке, что выбрала для него в Шаргарде Лина, это оказывалось довольно просто. Достаточно немного наклониться, и расположенные на пояснице ножи как раз отойдут кольцами рукояток, чтобы ухватить пальцами…
Феникс наслаждался закатом, сжимая обернутую тряпкой кружку с приготовленным варевом. Резкий запах трав дразнил нос, но полукровка, морщась, вливал в себя это пойло, пока на углях грелся отвар из еловых иголок. Он сидел у порога хижины, дожидаясь, пока отвар будет готов. Главным делом было не спешить, бросая еловые иголки в крутой кипяток, но и держать, тем не менее, в горячей воде. Не больше, но и не меньше, также как и с первым зельем, которого стоило немного перебрать, и вместо хладнокровия получилась бы заторможенность и пониженная реакция. Отвар же из еловых игл должен был иметь такую концентрацию, чтобы, втирая его под глаза, действительно помочь еще лучше видеть в темноте, а не быть как мертвому припарка, или, что еще хуже, вызвать раздражение… К встрече с островитянскими воителями Карнаж решил подготовиться основательно и быть во всеоружии.
На улицы Трёделя опустилась ночь, и островитянский воин, что передал вызов полукровке днем, начинал терять терпение. Намерзнувшись у ворот усадьбы, ему к тому же приходилось всякий раз отсылать восвояси громадного детину, которого Такетора присылал чуть ли не каждые четверть часа справится скоро ли прибудет его противник. Терпения воину было не занимать, ведь громадный островитянин с такой же невероятных размеров алебардой на плече был, к сожалению, туп до блеска. Как телохранитель он был в самый раз, но подобная стать оказывалась делом чрезвычайно редким среди обитателей острова и, очевидно, природа, успев понять свою оплошность, решила компенсировать это отсутствием у здоровяка порядочного числа извилин.
— Хозяин желает знать, когда прибудет… — снова начал свою речь, будто зазубрив ее, детина, поудобнее перехватывая алебарду.
— В сотый раз повторяю — я не знаю! — терпение у воина лопнуло, но здоровяк будто и не замечал этого, наверняка направляя все свои усилия на то, чтобы не забыть продолжение вопроса, который поручил задать Такетора.
— … поединщик? И… Что мне передать господину?
— Чтоб тебя все демоны и дьяволы! — не выдержал островитянин.
— Зачем ты ругаешься?
Детская наивность, с какой был задан этот вопрос, остудила пыл воина. Сколько времени они знали друг друга и верно служили своему господину, не раз сражаясь бок о бок, но он никак не мог привыкнуть к этому: на вид — неимоверно огромный мужчина с мощным торсом и жилистыми руками, в бою — звероподобное чудовище, раскраивающее напополам любого, кто дерзнет встать на его пути, но едва откроет рот… На такое не было желания даже злиться всерьез.