— Как же один человек убил четверых, двое из которых были вооружены? Где он взял револьвер? Энрик не отличался агрессивностью.
— Не знаю ни где он достал револьвер, ни куда дел его потом.
— Разве он не застрелился? Разве рядом с его трупом вы не обнаружили оружия?
— Конечно, обнаружили.
— Ну и?
— Это был другой пистолет. Баллистическая экспертиза подтвердила, что пули, поразившие торговцев, были не от этого оружия.
— В таком случае убийца, возможно, не он.
— Нет, именно он, — уверенно возразил Кастильо. — Готов поспорить на что угодно: это был он.
— Почему он спрятал один ствол и застрелился из другого? Это нелепо.
— Нет, далеко не так нелепо. Энрик Бонаплата был человеком предусмотрительным. Если бы он застрелился из того же самого пистолета, то у нас появились бы доказательства его вины.
Я рассмеялась. Что за глупость!
— Но какое ему было дело до того, что его обвинят после смерти?
— Его наследство. Он все просчитал. Его наследникам пришлось бы возместить убытки наследникам жертв.
Да, комиссар рассуждал логично. Мотив и в самом деле был хорошим. Если Энрик так ненавидел этих людей, что решился убить их, то зачем оставлять свое наследство семьям врагов?
Кастильо рассматривал меня, слегка улыбаясь в усы.
— Вы знаете, что ваш крестный был женоподобным мужчиной?
— Женоподобным?
— Более чем женоподобным. Он был «голубым».
Я притворилась, что это известие ошеломило меня.
— Что такое вы говорите?
Хотя за день до этого Луис сообщил мне об этом, я предпочла воспользоваться словоохотливостью Кастильо, чтобы вытянуть из него все.
— Это… — Заметив мою реакцию, он начал искать более подходящее слово. — Это значит, что он был педерастом.
— Но ведь у него есть сын.
— Это ни о чем не говорит.
— Какие у вас основания утверждать это? — серьезно осведомилась я. — Объясните.
— Позвонив по телефону и сообщив, что намерен застрелиться, он поинтересовался, сколько мне лет и какого цвета у меня глаза. Так, словно хотел знать, подхожу ли я ему. Представляете? Услышать такое от человека, который решил выбить себе мозги?
— Это довольно редкий случай для того, кто собирается покончить с собой, — задумчиво произнесла я. — Даже если он гомосексуалист. Вам не кажется?
— Для него нет, — с жаром возразил Кастильо. — Да, он был гомиком, но имел еще и пару яиц. — В тоне комиссара слышалось восхищение. — Я реконструировал то, что произошло, — продолжил Кастильо. — По моим расчетам, он напал на торговцев между шестью и семью часами вечера. В половине девятого нам позвонила жена старшего из них. Очень удрученная, она сообщила о преступлении, которое обнаружила, как только пришла на место. Уверен, Бонаплата спланировал все заранее и решил уйти из жизни с размахом. Потом на несколько недель мы потеряли его след. Он все время перемещался с места на место и, казалось, остался равнодушен к тому, что мои коллеги, занимавшиеся расследованием убийства, несколько раз допрашивали его здесь, в Барселоне. Они собирали улики, чтобы предъявить ему обвинение. Но он знал об этом и ушел от них навсегда. В один прекрасный день, как он порой это делал, Бонаплата посетил любимый ресторан. Там он пренебрег своими любимыми блюдами и выпил целую бутылку вина из самых дорогих. Только вино и сигары. После этого он поднялся в свою квартиру в доме на бульваре Грасия, поставил пластинку, взял еще одну сигару, коньяк и проинформировал полицию. И даже в такой ситуации он не преминул «раздеть» такого молодого парня, как я. Хотя всю жизнь скрывал свою ориентацию, боясь, что о нем скажут и что подумает о нем семья. Ему нравились молодые ребята. Вы знаете?
— Так что, он был педофилом? — возмутилась я.
— Нет, — ответил Кастильо, заметив, как я расстроилась. — У нас нет свидетельств того, что ему нравились дети.
У меня слегка отлегло от души.
— Но почему он убил себя? — Мне не хотелось, чтобы Кастильо вдавался в подробности интимной жизни Энрика. — Судя по тому, что вы мне рассказали, он не чувствовал себя усмиренным и наслаждался жизнью в полную меру. Кроме того, если Бонаплата и совершил все это, то поскольку вам не удалось доказать его вину, вы так никогда не поймали бы его.
— Мы уже были близки к тому, чтобы схватить его. Если бы допросы продолжились, ему пришлось бы объяснить очень многое. Однако он оставил нас с носом, взяв билет первого класса на поездку в мир иной. — Кастильо был явно огорчен последним побегом Энрика. — Возможно, все это связано со смертью одного молодого человека лет двадцати, — добавил он после паузы. — Кажется, они были возлюбленными.
— Да?
— Да. Парень был управляющим антикварной лавки, принадлежавшей Бонаплате и находившейся в старом городе.
— Все это притянуто за уши. Вам не кажется?
— Нет. Думаю, произошло следующее: Бонаплата и торговцы чего-то не поделили. Видимо, чего-то очень дорогого. Торговцы избивали парня, требуя, чтобы он заговорил, но не рассчитали сил и убили его. Это крайне огорчило Бонаплату. Он перехитрил их, спрятал пистолет и, когда они менее всего ожидали этого… Бах! Бах! Бах! И отправил четырех человек к праотцам. Они убили парня, и он отомстил им. Вот так-то.
— Но это не согласуется с обликом человека, которого я знала. Он был человеком поразительным, любил жизнь. — От этих воспоминаний у меня снова навернулись слезы. — Мне трудно представить себе, что он был гомосексуалистом, но это не умаляет его достоинств. Я не верю в то, что он покончил с собой, чтобы избежать суда. Вообще-то я не верю, что Бонаплата покончил с собой. Не допускаю и того, что он способен на хладнокровное убийство. Энрик всегда был миролюбив. И как он мог сделать это? Как ему удалось обмануть тех, кто знал, что он ненавидит их? Разве вы не говорили, что они были профессиональными мафиози?
— Этого я не знаю. Я не знаю всего. Я тринадцать лет думаю об этом и не знаю. Я изложил вам свою версию. В ней еще много белых пятен, но я уверен, что это был он. Это он убил их. И сделал это один.
ГЛАВА 13
Желая осмыслить все, что говорил Кастильо, я направлялась на такси в гостиницу и снова и снова «прокручивала» нашу беседу с ним. Когда же я приехала в гостиницу, мне захотелось прогуляться в саду у плавательного бассейна на первом этаже. Туда я и пошла, когда увидела его.
Он сидел за одним из столиков у стеклянной стены и смотрел на меня. Теперь я убедилась, что это мужчина из аэропорта. Те же волосы и седая борода, темная одежда, возможно, та же самая. И эти голубые пугающие глаза. Он смотрел на меня так же, как в аэропорту, и, нагнав на меня страху, сразу отвел взгляд. Что нужно этому типу в моей гостинице? Я повернулась и пошла к лифтам, расположенным с другой стороны. При этом пришлось еще раз обойти стойку администратора. Проходя по коридору, я обернулась, опасаясь, как бы незнакомец не последовал за мной. Меня ужасала мысль, что я останусь в лифте наедине с ним. Между тем я продолжала размышлять. Слишком много случайных встреч в таком большом городе, как Барселона. Кроме того, он отнюдь не похож на постояльца гостиницы.
Когда я поднималась в лифте вместе с пожилой парой американцев с западного побережья, чей вид успокаивал мои расходившиеся нервы, у меня появилось логическое объяснение происходящего.
В конце концов, не так уж невероятны случайные встречи с этим субъектом. Он вполне мог ожидать в аэропорту кого-то, кто прилетел моим же рейсом. Может быть, он шофер транспортной компании и ожидал своего клиента. А теперь он здесь, в гостинице. Конечно, именно так оно и есть… Но что ему было нужно на бульваре Рамблас? Сопровождал какого-нибудь туриста?