— Вот чего вы хотите, — сказал он. — Видеть, как легионы маршируют от Терры стройными рядами, бредут, как адуун, оставляя за собой след, ведущий к родному миру, по которому вы сможете провести ваши конвои с оружием и провизией. У вас такой образ мышления, потому что ваш мир, состоящий из городов и оседлых народов, сложен и нуждается в связях.
Он был прав. Этого я и хотела.
— Это не то, чего хотим мы, — сказал Хан. — На Чогорисе мы научились сражаться без центра. Мы брали свое оружие и лошадей с собой, двигались так, как диктовал ход войны, и не привязывались к одному месту. Никогда.
Пока он говорил, его глубокопосаженные глаза, не отрываясь, смотрели на меня, а голос ни разу не повысился. Он не был зол на меня, говорил спокойно, как строгий родитель, объясняющий простую истину ребенку.
— Армии, с которыми сражались, были многочисленнее наших, — сказал он. — Нашим преимуществом была мобильность. Они не могли ударить в наш центр, потому что его у нас не было. Мы не забыли этот урок.
Тогда я поняла, почему все наши делегации не произвели на него впечатления. Трудности с координацией Белых Шрамов не были связаны с их легкомыслием — это был принцип их действий, доктрина войны.
Возможно мне следовало тогда промолчать и принять провал своей миссии, но я не хотела оставлять вопрос неразрешенным. Сражаться на Чогорисе верхом на лошади это одно, крестовый поход триллионов солдат по галактике — другое.
— Но, лорд, — сказала я, — после Улланора крупнее армий орков не осталось. Мы наступаем, не защищаемся, и такая работа требует координации. И, простите меня, но вы конечно согласитесь, что Терре ничто не угрожает. Не осталось никого, кто мог бы противостоять нам.
Хан посмотрел на меня холодным, усталым взглядом. Мои слова не впечатлили его. Я почувствовала весь груз его разочарования, и это было тяжело вынести.
— Не осталось никого, кто мог бы противостоять нам, — повторил он мягко. — Я вот думаю, Есугэй, сколько раз и в скольких забытых империях произносили эти слова.
Он больше не обращался ко мне, обсуждая пути истории со своим сородичем. Про меня забыли, также как про всех остальных, кто пытался ограничить его жесткими рамками Империума. Для него я была никем, а работа Департаменто бесполезной. Месяцы путешествия, исследований, подготовки — все было впустую.
Я была разгневана на себя, и вся горела от разочарования. Сидеть лицом к лицу с самым великим могучим воином, которого встречала за всю жизнь, и не воспользоваться возможностью повлиять на него.
Я ошибалась, и как оказалась, в обоих смыслах.
Он ворвался без предупреждения и уведомления. Двери распахнулись с глухим стуком, заставив меня вздрогнуть.
На плечи была наброшена толстая мантия из волчьих шкур, которая развевалась с каждым громким шагом. Его доспех был цвета белого золота с перламутровым отливом, края отделаны кованой бронзой, а нагрудник украшен блестящим, гранатово-красным оком. Гость излучал величие — тела, разума, духа, и двигался с благородной решительностью и уверенностью воина.
Конечно же, я видела его пикты. Все видели. Я никогда не надеялась увидеть его вблизи, оказаться в присутствии легендарной личности, о которой ходило столько передаваемых шепотом слухов.
Я сжалась в своем кресле, крепко обхватив подлокотники, боясь потерять сознание или сделать что-нибудь глупое.
Хан вскочил на ноги, поспешив поприветствовать его появившейся на лице улыбкой. Меня тут же забыли, обычное пятно на фоне блеска воссоединившихся богов.
— Мой брат, — произнес Хан, обнимая его.
— Джагатай, — ответил Гор Луперкаль.
В груди колотилось сердце. Я была в ужасе от мысли, что один из них повернется ко мне и спросит, что я тут до сих пор делаю. Я хотела уйти, но не осмеливалась пошевелиться, не получив разрешение, поэтому оставалась на месте, желая, чтобы кресло свернулось надо мной.
При виде магистра войны меня должны были наполнить благоговение и счастье. Я должна была почувствовать, как мое сердце пылает от гордости и признательности, что я — одна из триллионов смертных — находилась в присутствии избранников Императора. По какой-то причине, единственное, что я чувствовала — это страх. Мои костяшки побелели. Я молчала. Было такое ощущение, словно по комнате пронесся холодный ветер, остудив ее и заставив мою душу дрожать.
Хан представил Есугэя, и, как обычно спокойный и невозмутимый провидец бури сделал шаг вперед. Затем взгляд Гора — его жуткий, изучающий взгляд — переместился от его брата ко мне.
Мое сердце словно остановилось. Я была неспособна хоть как-то среагировать или просто отвести взгляд. Это был чистый, первобытный ужас, подобный которому испытывала жертва, понимая, что не сможет сбежать.