– Сигмар осуждает подобное, – ответил пожилой жрец, даже не взглянув на Леопольда.
В воздухе над головой Отто священник начертал знак молота Сигмара.
– Что ж, ладно. Ну, я хотя бы попытался, дорогая. – Леопольд похотливо подмигнул девушке.
– Будь так добр, выбирай слова, дядюшка, – холодно произнесла Изабелла. – Это все еще мой дом, и ты в нем в одиночестве, поскольку тут достаточно слуг и стражников, оставшихся верными моему отцу, а значит, и мне.
– Оскорбленная женщина и все такое, а? Ну конечно, дорогая. Угрозы пусты. Ты же знаешь, я люблю тебя, как собственную плоть и кровь, и не вынес бы вида твоих страданий.
– Ты бы повернулся спиной, чтобы не смотреть, – закончила за него Изабелла.
– Проклятье, девочка, да ты с характером, отдаю тебе должное. Настоящая ван Драк. Сердцем и душой.
– Ненавижу… это. Не хочу… умирать.
Пиявки на горле и висках Отто ван Драка пульсировали, насыщаясь. За несколько минут, прошедших с того момента, как лекарь посадил их на кожу своего пациента, они раздулись почти втрое, но продолжали жадно сосать кровь умирающего графа.
– Жаль, но у тебя нет выбора, старик. Сперва ты подохнешь, потом отправишься к Морру, и, уверен, владыка Нижнего мира с наслаждением станет обдирать твою душу слой за слоем. После прожитой тобой жизни я и представить себе не могу, сколько нашему другу-жрецу надо пресмыкаться и хныкать, чтобы помочь тебе избежать предстоящего. Скажи-ка, брат Гутман, что говорит твой бог по этому поводу? – поинтересовался Леопольд у сгорбившегося жреца Сигмара.
Священник, к которому обратились напрямую, определенно чувствовал себя неловко.
– Лишь раскаявшейся душе можно отпустить грехи, лишь исповедовавшегося можно очистить от пятен тьмы, – ответил жрец.
Изабелла помогла пожилому священнослужителю опуститься на колени у постели Отто.
– Слышишь, братец, что говорит глашатай воли самого благодетельного Сигмара? Ты проклят.
– Готов ли ты облегчить душу, сбросить с нее тяжесть грехов перед встречей с Морром? – спросил Виктор Гутман у Отто, не обращая внимания на злорадство Леопольда.
– Убирайся… от меня… священник. – Отто плюнул комком густой слизи в лицо жреца. Мокрота прилипла к скуле старика прямо под глазом и соскользнула в серую тень щетины. Хилый жрец смахнул плевок дрожащей рукой. – Мне… не в чем… раскаиваться. Не трать… зря… сил… ни своих… ни моих. – Отто обуял приступ ярости, он стал выхаркивать бессмысленный поток нечленораздельных слов и проклятий.
– Пожалуйста, папа, – мягко увещевала отца Изабелла.
Но бесполезно – старик не собирался очищать душу.
– Ох, это чудесно, Отто. Поистине чудесно, – ухмыльнулся Леопольд. – Как ты думаешь, у меня еще есть время вызвать жрецов Шальи и Ульрика, чтобы ты мог отвергнуть и их богов тоже, а? Или еще кого-нибудь, кого ты предпочитаешь оскорбить?
Новый зигзаг молнии расщепил тьму. Гроза усиливалась. Ставни стучали о каменную кладку стен, теряя отколовшиеся щепки. Ветер выл в водосточных трубах, пронзительные стоны рвались из оскаленных пастей потрепанных стихиями горгулий, которые охраняли четыре угла высокой башни.
– Каждое горькое слово, которое ты выбулькиваешь, Отто, конечно же, вздор, но какой дивный вздор. Брось все это. Твое пыхтение, должно быть, жутко утомительно. Я тоже уже устал от него.
Смех застрял у него в горле.
Три ударивших одно за другим копья молний на миг превратили черную ночь в ясный день. Гроза ворвалась во двор замка. Деревья гнулись, кланяясь урагану. Голые ветви трещали, едва не ломаясь. Гром рокотал в холмах, тяжелые звуки ворочались, сливаясь друг с другом, напоминая оглушительный хор боевых барабанов орков.
Мурашки побежали по спине Леопольда, дрожь пробрала его до мозга костей. Позади него жрец убеждал Отто исповедаться в грехах.
– Бессмысленно, – сказал Леопольд, с улыбкой поворачиваясь к усердствующему священнику. Руки старика тряслись, с лица его сбежали все краски. – Если он начнет, то не успеет дойти и до своей юношеской поры, как Морр заберет его. Наш Отто был очень плохим мальчиком.
– Морр… заберет… тебя. – Отто, охваченный очередным приступом кашля, слабо выругался. Его вырвало кровью. Брат Гутман взял у Изабеллы полотенце и принялся было вытирать красные хлопья мокроты, но Отто с неожиданной силой отдернул голову. – Убирайся… от меня… жрец… не желаю… чтобы ты… прикасался… ко мне.
Истощенный порывом старик тяжело откинулся на подушки.
Словно отброшенный силой выплеснувшейся на него ненависти Отто, жрец отступил на шаг, рука его слабо трепыхнулась, потянувшись к Изабелле за поддержкой, но тут колени старика подогнулись, он пошатнулся и рухнул. Висок и плечо священника врезались в край прикроватного столика с тошнотворным хлюпаньем отбиваемого сырого бифштекса.