«Глаэдр… Элда!…» — звали они снова и снова, но ответа не получали, и окутывавшее их равнодушие становилось все сильнее.
Наконец они вынырнули из глубин души старого дракона, не в силах более противостоять сокрушительной мощи его горя и его нынешнего жалкого состояния.
Придя в себя, Эрагон услышал, что кто-то стучит по шесту у входа в его палатку, затем раздался голос Арьи:
— Эрагон, можно мне войти?
— Конечно! — Он вздрогнул, протирая глаза.
Сумрачный серый свет, исходивший от покрытого тучами неба, мелькнул у него перед глазами, когда Арья приподняла полог палатки. И острая боль внезапно пронзила душу Эрагона, ибо прямо перед ним оказались ее глаза — ярко-зеленые, раскосые, совершенно невыносимые!
— Ну что, есть какие-то перемены? — спросила Арья и опустилась рядом с ним на колени. Доспехи она сняла, и на ней была та же черная кожаная рубаха, штаны и мягкие сапожки, как и в тот день, когда он спас ее из тюрьмы в Гилиде. Только что вымытые волосы ее еще не успели толком высохнуть и спускались по спине длинными тяжелыми прядями. Как и всегда, ее окутывал аромат раздавленных сосновых игл, и Эрагону вдруг пришло в голову, что она, наверное, пользуется специальным заклинанием, чтобы вызывать этот аромат. А может, это ее естественный запах? Ему хотелось спросить ее об этом, но он не осмеливался.
На заданный ею вопрос он лишь молча покачал головой, и она, указав на Элдунари Глаэдра, спросила:
— Можно мне?
Эрагон подвинулся, пропуская ее:
— Пожалуйста.
Арья взяла Элдунари в ладони и закрыла глаза. Пока она сидела с закрытыми глазами, у Эрагона была возможность, не скрываясь, смотреть на нее так пристально, что в иное время это показалось бы оскорбительным. С его точки зрения, Арья во всех отношениях была воплощением красоты, хотя он, конечно, отдавал себе отчет в том, что кому-то ее нос может показаться слишком длинным, а лицо — угловатым, уши — чересчур заостренными, а плечи и руки — избыточно мускулистыми.
Арья вдруг резко затаила дыхание, словно безмолвно охнула, быстро убрала руки от Элдунари, словно обжегшись, и опустила голову. Эрагон заметил, что подбородок ее едва заметно дрожит.
— Это самое несчастное существо, какое мне доводилось встречать в жизни! — вырвалось у нее. — Мне бы так хотелось ему помочь! Не думаю, что он сам сумеет отыскать выход из той тьмы, что окружает его душу.
— Ты думаешь… — Эрагон колебался, не желая озвучивать собственные подозрения, потом все же договорил: — Ты думаешь, он может сойти с ума?
— Возможно, уже сошел. А если нет, то балансирует на самом краешке безумия.
Глубокая печаль охватила Эрагона; они оба не сводили глаз с золотистого камня.
Когда же наконец он сумел взять себя в руки, то спросил:
— Где сейчас Даутхдаэрт?
— Копье спрятано в моей палатке точно так же, как ты прячешь Элдунари Глаэдра. Если хочешь, я могу принести его сюда. Или же буду прятать его до тех пор, пока оно тебе не понадобится.
— Оставь его там. Я же не могу постоянно носить его при себе — так, чего доброго, еще Гальбаторикс о его существовании узнает. И потом, глупо хранить такие сокровища в одном месте.
Арья согласно кивнула.
Боль в душе Эрагона от этого только усилилась.
— Арья, мне нужно… — Он не договорил: Сапфира мысленно сообщила ему, что видит одного из сыновей кузнеца Хорста — Олбриха, скорее всего, ибо Сапфира не в силах была отличить Олбриха от его брата Балдора, — который бежит прямиком к их палатке. Эрагон отчасти даже испытал облегчение: он и сам толком не знал, что именно ему так нужно сказать Арье.
— Сюда идет кто-то из сыновей Хорста, — сообщил он и закрыл крышку сундучка.
Возле палатки по мокрой земле громко зашлепали чьи-то босые ноги, и Олбрих, ибо это был именно он, закричал:
— Эрагон! Эрагон!
— Что ты так кричишь?
— У матери роды начались! Отец послал меня к тебе и велел спросить, не посидишь ли ты вместе с ним — вдруг что-нибудь пойдет не так и понадобится твое магическое искусство? Прошу тебя, если можешь…
Что он там еще говорил, Эрагон уже не слышал; он поспешно запер сундучок и вновь погрузил его в недра земли. Затем набросил на плечи плащ и уже застегивал его, когда Арья коснулась его плеча и спросила:
— Можно и мне с тобой? У меня в этих делах имеется кое-какой опыт. Если ваши люди мне позволят, я могу существенно облегчить ее роды.