От моих глубоких размышлений отвлёк робкий стук в дверь моего кабинета.
"Горничная" - безошибочно определил я нарушителя спокойствия, вспомнив о кофе, который собирался выпить.
- Входите. - прохрипел я, сам удивившись своему голосу, который, очевидно, просто немного заржавел от нескольких часов почти полного молчания.
Мисс Либерстоун, женщина лет сорока с выразительными чертами лица, острые линии которого подчёркивали глубину её карих глаз, и аккуратно собранными в тугой пучок на макушке чёрными волосами, медленно отворила дверь и вошла в комнату, держа перед собой маленький поднос с источающим потрясающий аромат кофе.
- Благодарю. - произнёс я, пытаясь изобразить на своём уставшем лице улыбку.
Горничная ответила лёгким поклоном и вышла в коридор.
Работа совершенно не шла на ум.
Я ещё раз пробежался пальцами по корешкам книг, за которые многие антиквары отдали бы если не руку, то несколько пальцев, так точно, смахнул с них пыль и вернулся к столу, усевшись в своё кресло.
В детстве мне очень долгое время хотелось стать писателем. Таким же великим как Диккенс, Байрон или Шекспир, быть признанным обществом и литературными кругами. Когда я немного вырос, то амбиции, конечно же, немного поутихли, но мечта осталась. Теперь я воплощал её в жалкой кафедральной редакции, строча нудные протоколы вскрытий и гистологических исследований для будущих поколений, которым, скорее всего, эти знания не будут нужны.
После тридцати я понял, что пересёк экватор своей жизни и достиг апогея своих умственных и физических возможностей. От понимания подобно факта меня вовсе не охватывала депрессия или апатия, просто я осознал, что дальнейший мой путь должен ознаменоваться чем-нибудь, что могло бы оставить память обо мне в сердцах и душах хотя бы небольшого количества людей. Мне страстно хотелось что-нибудь написать. Что-нибудь такое, что могло бы зацепить этих чёрствых, загнивающих питекантропов. Что-нибудь, что стало бы понятным и доступным всем будущим поколениям и сохранило бы свою актуальность и через десятилетия и через столетия. Что-нибудь, что читалось бы легко и непринуждённо, но имело бы глубокий, сакральный смысл.
Иногда мне казалось, что для того, что бы взяться за написание собственного романа мне не хватает какого-то стимула, какого-то жизненного опыта. Возможно, мне не хватало ощущения настоящей любви. В моей жизни не было тех женщин, о которых я мог бы сказать что-либо положительное в этом плане. Да, были случайные, недолговременные связи, которые никогда не подкреплялись тем чувством спокойствия и умиротворённости, которого я так сильно желал получить в объятиях любовниц. Ни одна из них не смогла получить меня настоящего, как ни старалась. Для этого было явно недостаточно красиво раздвигать ноги.
Во время наших расставаний они плакали.
Они меня проклинали.
Они меня всячески порочили перед моими знакомыми.
Они устраивали истерические сцены на публике.
Женщины...
Я их не винил.
В конце концов, я тоже не подарок.
Пока что меня устраивала моя холостяцкая жизнь - ни к чему не обязывающая, ни к чему не принуждающая. Я был не из тех птиц, которых можно было так просто окольцевать.
Вспомнился тот период моей жизни, когда будучи студентом, приходилось ютиться в тесной квартире в Лондоне вместе с развратной хозяйкой, которая то и дело приставала ко мне с неприличными предложениями, как бы намекая на то, что раз она сдаёт мне комнату в полцены, то я обязан ей кое-что ещё, помимо денег. В итоге приходилось избегать встреч с этой барышней и ночами скитаться по улицам города, иногда ночуя на лавочках в парках или под мостами. Тогда я знал многих бездомных бродяг, чьи души стоили гораздо больше многих тех, кто стоял в материальном мире на более высоком уровне. Сказать, что я с ними дружил - вряд ли. Сочувствовал - да. Помогал беднягам чем мог, ведь понимал, что некоторые из них внутри очень хрупкие личности и наделённые слабой волей, поскольку были сломлены влиянием изменчивой судьбы и стечением неблагоприятных для них обстоятельств.
Учитывая моё нынешнее финансовое положение, я мог бы протянуть руку помощи сотням таких бродяг.
Но не протянул.
Меня мало интересовали их проблемы. Если бы они только захотели по-настоящему чего-нибудь, то смогли бы подняться с колен и стать достойными людьми, обеспечив себя всем необходимым для жизни в этом социуме.
- За своё счастье нужно бороться самому. - тихо произнёс я, вздохнув.
Хотя своего счастья так и не добился.
Моя судьба, кажется, была определена ещё с момента моего зачатия: все решали, что мне нужно делать, где лучше учиться, как лучше вести себя в обществе и тому подобное. Возможно, именно потому я выработал в себе привычку всё отвергать. Всё, что мне говорили, всё, что мне внушали, Всё, во что меня пытались втянуть, я упорно игнорировал, поступая лишь так, как считал нужным.
Поначалу им это не нравилось.
А мне даже было смешно от осознания тщетности их стараний. Они считали меня слишком самоуверенным и чрезвычайно гордым. Да что они вообще понимали? Это ведь моя жизнь, чёрт возьми! Почему не могу решать я? Я должен решать!
И я решал.
Была только одна вещь, которую мне не удалось до сих пор решить - что делать с этим старым домом.
- Разрешите, сэр. - неуверенно промямлил вошедший в комнату дворецкий.
- Что? - оторвал я взгляд от своей рукописи.
- В холле стоит молодая мисс, просит у вас разрешения остановиться в доме на ночь. - ответил Уолтер.
- Какая мисс? - недоумённо спросил я.
- Не знаю, сэр, госпожа не изволила представиться. - пожал плечами старик.
"Как это кому-то удалось добраться в такую глухомань при таком-то шторме?" - размышлял я, спускаясь вниз, на ходу поправляя рубашку и приглаживая волосы.
Возле камина в гостиной действительно стояла среднего роста девушка в чёрном плаще, мокрым настолько, что вода струйками стекала на ковёр, и грела руки у огня, откинув длинные русые волосы назад.
- Добрый вечер, - обратился я к незнакомке. - Мисс...
- Вайнкерс. - обернулась гостья ко мне.
Она была весьма недурна собой. Даже, прекрасна.
Осознание этого факта пришло ко мне, когда я встретился взглядом с её выразительными серо-зелёными глазами, смотрящими на меня с некоторой искоркой заинтересованности. Судорожно выдохнув от восхищения молодой девушкой, я бегло пробежался по её аристократически курносому профилю носа, полукружным линиям бровей, нежным изгибам губ и шёлковой коже щёк, покрытых лёгким румянцем, отметив идеальные пропорции объекта исследований.
- Что же привело вас в столь поздний час в столь глухие места да ещё при такой погоде? - спросил я девушки, помогая снять ей плащ, отдав его дворецкому, который исчез в коридоре.
- О, думаю это просто досадная ошибка. - виновато рассмеялась мисс Вайнкерс. - Понимаете ли, мистер...
- Кервингтон. - улыбнулся я гостье, усаживая её в кресло, возле камина и галантно снимая с её изящных ножек заляпанные грязью сапожки. - И всё же, прекрасная леди, какими судьбами?
- Устраивайтесь поудобнее, милорд. - загадочно произнесла мисс Вайнкерс, откидываясь на спинку кресла. - История длинная.
- Тогда подождите, пожалуйста, минутку, миледи. - немного поклонился я девушке, выходя в коридор.
Поймав Уолтера, отдал распоряжение принести нам два пледа, заварить побольше кофе и приготовить кексы, да принести всё это в гостиную. Возвращаясь к гостье, я обратил внимание на часы в холле - было уже начало одиннадцатого.
- Ну что же, мисс Вайнкерс. - произнёс я, усаживаясь напротив девушки. - Поведайте мне свою длинную историю.
- С удовольствием, - улыбнулась собеседница. - Начинается, она именно здесь, в Шотландии, в деревне, находящейся в пяти милях к западу, если я не ошибаюсь. Чуть больше тридцати лет тому назад в ней родился ребёнок - милая девочка с глазами цвета весеннего луга, которую нарекли прекрасным именем - Элизабет. Её родители были простыми фермерами, состоящими на службе у здешнего лорда - Джеймса Кервингтона.