Вполне возможно, что не последнюю роль в его возвышении сыграли приятельские отношения с Жаком Дюссо. Но чтобы Первый Трибун только ради дружбы открыл путь к высшей власти в Ордене человеку, откровенно ее недостойному? Вот только таких игр и не хватало сейчас Ордену! Да и не в одиночку Дюссо принимал решение, чем-то он должен был убедить и остальных двоих Трибунов, и собрание Региональных Координаторов.
Непросто считать правым себя, а немалое число умных и опытных руководителей организации — жертвами либо соучастниками обмана. Особенно когда в подтверждение этой правоты нет ни одного неопровержимого факта. Нужно было немного выждать, чтобы хоть как-то оценить обстановку.
Случай такой представился неожиданно скоро.
*
Двух месяцев не прошло после утверждения Валера в звании Верховного Координатора, а до Лафонтена уже дошли слухи о деле, которое будет разбирать Трибунал и которое грозит наделать много шума. Странно было то, что он, шеф Службы безопасности, узнал о шумном деле из сплетен. Что это значит — спецрасследование? Но откуда тогда слухи? Начальник спецгруппы, Питер Лукас, появлялся в штаб-квартире регулярно, и уж о факте особого расследования он бы Лафонтену сообщил — хотя бы во избежание столкновений их служб. Но Лукас молчал и здоровался, как ни в чем ни бывало.
Кто же тогда ведет расследование и есть ли оно вообще?
Лафонтен обдумывал очередное сообщение своего осведомителя, когда в дверь его кабинета постучали.
— Да, войдите, — произнес он, не поднимая глаз от листа с донесением.
— Здравствуйте, господин Лафонтен.
Он поднял голову и сразу, отодвинув бумаги, встал. Его привычка соблюдать этикет и субординацию даже в мелочах давно стала чем-то вроде фирменного знака.
На пороге его кабинета стоял Густав Бергман.
— Могу я с вами поговорить?
— Конечно. Прошу садиться.
Он дождался, пока неожиданный посетитель сядет на стул перед его столом, и только тогда сел сам.
— Да, господин Бергман?
— Вам известно, зачем меня вызвали в Париж?
Вопрос прозвучал тревожно и, больше того, с испугом, застав этим Лафонтена врасплох. Бергман не слыл трусом, и видеть его в таком смятении было странно.
— Нет. Я не интересуюсь текущей деятельностью Трибунала.
— Да не о текучке речь! — произнес Бергман с отчаянием. Дернулся было вскочить, но удержался. Нервным жестом пригладил светлые волосы. — Я сам узнал только здесь, когда приехал… Меня обвиняют в нарушении присяги и злоупотреблении властью.
Лафонтен медленно выпрямился.
— Как? Обвиняют без расследования Службой безопасности?
— Судя по вашей реакции, да. Господин Лафонтен, я… Простите мою нервозность, мне не так часто приходилось просить о помощи!
— О помощи? Меня? Господин Бергман, я не знаю, что вы сделали…
— Я ничего не сделал, господин Лафонтен! Неужели я осмелился бы обратиться к вам, будь на мне действительно что-то криминальное? Все мое преступление в том, что год назад я повздорил с Валера из-за одной аферы.
— Какой аферы?
— Это не имеет значения. Дело не состоялось, из-за меня же… Если я заявлю об этом теперь, кто мне поверит? Я мешал им, господин Лафонтен, и они нашли способ от меня избавиться. Без вашего участия дело все равно не обойдется. Вас принято бояться, но в вашей порядочности никто до сих пор усомниться не мог… Так помогите мне!
Лафонтен покачал головой:
— Если вы так хорошо осведомлены о моей порядочности, господин Бергман, то должны знать, что в таких просьбах нет нужды. Я не принимаю бездоказательных обвинений.
— Это мне известно, — с горькой улыбкой произнес Бергман. — Беда только в том, что они найдут доказательства чему угодно… даже тому, чего никогда не было.
— Я буду иметь это в виду.
Бергман собрался было встать, но Лафонтен поднял руку в остерегающем жесте:
— Не так скоро, господин Бергман. Раз уж мы заговорили о бездоказательных обвинениях… Будьте любезны, расскажите мне поподробнее, кто такие «они», какую аферу вы сорвали Валера и чем мешаете ему теперь.
Бергман потер лоб ладонью и глубоко вздохнул.
— Хорошо. Хотя… позвольте, я лучше напишу.
Лафонтен придвинул ему лист бумаги…
Вскоре Бергман протянул ему исписанный лист и произнес:
— Вы знаете, чем я рискую, давая такую расписку?
— Прямо сейчас — ничем, господин Бергман, поскольку вам грозит смертный приговор за измену присяге.
Лафонтен быстро просмотрел написанное и положил лист на стол перед собой.
Вот оно — доказательство справедливости подозрений в адрес Валера. И Бергман действительно оказался в состоянии заметить неладное. Но если заметил, почему промолчал?
— Последний вопрос. Почему вы тогда же, год назад, ничего не сообщили ни мне, ни Верховному Координатору?
— Валера ясно дал мне понять, что, попытайся я донести, мне придется хуже, чем ему, — тихо ответил Бергман. — И не только мне. У меня жена и двое детей, господин Лафонтен… Я ограничился тем, что расстроил их проект. Но мне не простили и этого.
— Жаль, что вы так низко оценили наши возможности, — заметил Лафонтен. — Многое стало бы проще. Сейчас время упущено.
— Да, я понимаю, — с тоскливым вздохом кивнул Бергман. — Я сделал глупость. Но сейчас мне не на кого надеяться, кроме вас.
— Надейтесь на себя, господин Бергман. Это лучшее, что я могу вам посоветовать.
— Спасибо на добром слове, — усмехнулся Бергман. — Надеюсь, ваш совет послужит мне утешением, если в итоге вы же будете должны меня убить.
— Он не послужит утешением мне.
Несколько мгновений они смотрели друг на друга молча. Лафонтен чувствовал, что Бергман не лжет. Он сомневается, неуверен, но это не страх разоблачения…
Бергман, вставая, кивнул:
— Благодарю вас.
— Пока не за что, — ответил Лафонтен, тоже поднимаясь.
Он дождался, пока за Бергманом закроется дверь, и снова медленно опустился на стул.
Это уже не вписывалось ни в какие рамки! Дело о нарушении присяги Региональным Координатором расследуется без участия шефа Службы безопасности! Что это — демонстрация пренебрежения со стороны руководства Ордена? Или ему дают понять, что на посту своем он не задержится?
Ни с тем, ни с другим Лафонтен мириться не собирался. Правда, лезть на открытый конфликт, имея в распоряжении только слухи, было бы чересчур опрометчиво. Но кто предупрежден — тот вооружен.
*
Приказ об аресте Густава Бергмана пришел в тот же день, ближе к вечеру. А на следующий день состоялось заседание Трибунала.
Лафонтен присутствовал на судебных разбирательствах не впервые и не впервые наблюдал за поведением и судей, и обвиняемого. Сейчас он быстро составил для себя представление о происходящем.
Бергман невиновен, вне всяких сомнений, хотя уже не верит в справедливость суда и защищается только из принципа. Дюссо на обвинении настаивает твердо, хотя не очень ясно, верит ли сам в свою правоту или притворяется. Антонио Маретти недоволен, больше того, ждет возможности вмешаться в разбирательство.
Это хорошо.
Оставался Третий Трибун, Нураками. Его намерения понять, как всегда, невозможно, а поскольку позиции его коллег ясны, итог заседания будет зависеть как раз от его решения.
Валера.
У Верховного Координатора нет решающего голоса в Трибунале, он имеет право только опротестовать уже принятое решение. Но Валера наблюдает за ходом заседания с таким видом, будто уже знает, каким будет решение и заранее доволен.
Вот мерзавец!
— …Итак, господин Бергман, вы продолжаете настаивать на своей невиновности?