Лафонтен откинулся на спинку кресла и достал сигарету. Закурил, спрятал зажигалку. Снова посмотрел на разложенные на столе бумаги. Нужно было думать о деле — сегодняшнем деле. А память снова упорно возвращала его к прошлому, одну за другой подкидывая картины давних событий. Где же ответ — здесь, в настоящем, или там?..
*
…— Я могу поговорить с вами, месье Лафонтен?
— Разумеется, месье Дюссо. Прошу вас.
Жак Дюссо подчеркнуто неторопливо пересек кабинет. От его худощавой фигуры веяло напряжением натянутой струны; на щеках горел гневный румянец. Видно было, что Первый Трибун контролирует себя с трудом.
Подойдя, он резким движением отодвинул от стола для посетителей стул, сел против Лафонтена, крепко сцепил руки. Заговорил с напряжением и не по-своему отрывисто:
— Итак, вы заявили претензии на титул Гроссмейстера. После устроенного вами скандала и отставки обоих официальных кандидатов собрание Региональных Координаторов может и уступить вашему обаянию.
— Вы преувеличиваете мою популярность.
— Не скромничайте. И не держите меня за дурака. Что вы сделали с Валера?
— Ничего.
— Вы лжете.
— Нет, месье Дюссо. Гроссмейстер действительно был в кабинете один.
— О да, я знаю! Тогда спрошу иначе — как вам удалось толкнуть его на такую крайность?
— И почему вы решили, что я его на что-то толкал?
Дюссо медленно выпрямился, губы его сжались в тонкую линию, взгляд стал очень холодным.
— Месье Лафонтен, ваша самоуверенность переходит всякие границы! Верховный Координатор Ордена гибнет при странных обстоятельствах; два месяца спустя его преемник неожиданно решает покончить с собой; охраной и безопасностью обоих занимались вы… и вы же заявляете себя в качестве претендента на освободившееся кресло. По вашей же, давно всем известной логике, вас следует отстранить от должности и взять под арест до выяснения обстоятельств дела!
Лафонтен помолчал, обдумывая угрозу.
— Вы хотите обвинить меня в убийстве Альфреда Берка?
— А вы, как я посмотрю, в такую возможность не верите. Считаете себя неуязвимым?
— Не более, чем вы, месье Дюссо. Но в убийстве Берка вы меня обвинить не сможете.
— Посмотрим. Если я потребую расследования…
— Вы опоздали, месье Дюссо. То, что Берк стал жертвой убийства, а не несчастного случая, я понял сразу. И расследование начал тоже сразу, а не тогда, когда понадобилось найти козла отпущения.
— И?.. — насторожился Дюссо.
— Убийство раскрыто. Я не хотел предавать огласке подробности дела, они бросают тень на действующее руководство Ордена. Но я могу и пересмотреть свои намерения. Выбор простой, месье Дюссо. Либо вы поддерживаете мои сомнительные претензии, либо объясняете собранию Региональных Координаторов, как стало возможным вот это.
Произнося последние слова, он извлек из ящика и выложил перед Дюссо папку с «Делом Валера», как он называл про себя эту коллекцию компромата.
Первый Трибун резким движением, выдававшим гнев и раздражение, придвинул папку и раскрыл ее. Взгляд его заскользил по страницам, и очень скоро гневный румянец стек с его лица, сменившись нездоровой бледностью. Лафонтен удовлетворенно кивнул про себя.
Дюссо дочитал последний лист и аккуратно свернул папку. Помолчал немного, потом тихо спросил:
— Кто следующий? Я?
Лафонтен покачал головой:
— Вы неверно оцениваете мои намерения, месье Дюссо. Я не занимаюсь сбором компромата на неугодных. Это ваш стиль, а не мой. Валера вынудил меня защищаться, за что и поплатился. А с вами ссориться у меня причин нет.
— Понимаю, — произнес Дюссо. — Ну что ж… Полагаю, мы с вами сработаемся.
— Я тоже на это надеюсь, — отозвался Лафонтен.
До его утверждения в правах Верховного Координатора оставалось шесть дней. До отставки Первого Трибуна Жака Дюссо — два с половиной месяца…
*
…Он вошел в приемную кабинета Гроссмейстера легко и буднично. Кивком ответил на приветствие секретаря, велел ей зайти через десять минут и, пройдя в кабинет, закрыл за собой дверь.
Остановился, оглядел кабинет. Свой кабинет.
Два окна, наполовину закрытые плотными портьерами. По стенам — панели в рост человека, из темного дерева с резным бордюром. Рабочий стол из того же дерева, шкаф с книжными полками и баром… В дальнем углу — пара кресел с журнальным столиком, тумба с телевизором и аппаратурой для прослушивания всего, от грампластинок начала столетия до записей современных шпионских диктофонов. Дверь, почти сливающаяся с панелями.
Лафонтен пересек кабинет, толкнул эту дверь. Личная комната, куда посетителям доступа не было. Решив заняться этой комнатой позже, он оставил на вешалке пальто и вернулся в кабинет.
О, он знал, какие слухи ходили вокруг его неожиданного воцарения здесь. Кто-то даже высказал предположение — если он захочет сменить обстановку в кабинете, значит, дело действительно нечисто. Глупость какая!
Впрочем, менять обстановку он не собирался. Она не менялась последние два месяца и хранила тень присутствия не Валера, а Альфреда Берка. Валера так и не успел сделать этот кабинет по-настоящему своим. Может быть, как раз из страха вызвать какие-нибудь суеверные подозрения.
Лафонтен пустых подозрений не боялся. Если кому-то нечем больше занять мысли — удачи им в благом начинании…
Он подошел к столу, сел в кресло, оказавшееся очень удобным. Снова осмотрелся, привыкая к новому ощущению и уже прикидывая, что и как нужно приспособить для собственного удобства. На столе не было ничего, кроме двух телефонных аппаратов и письменного прибора. Слева — панель внутренней связи. Телефоны тоже лучше сдвинуть левее, на расстояние вытянутой руки…
Из отпущенных секретарю десяти минут прошло семь, когда в приемной послышались громкие голоса. Следом дверь распахнулась, и в кабинет ворвался Арман. Он захлопнул дверь и прислонился к ней спиной, как будто отбиваясь от погони.
Лафонтен смерил сына взглядом:
— Хорош… Ты что, с боем сюда прорывался?
— Почти, — отозвался тот, подходя и усаживаясь напротив. — К тебе сейчас не так легко попасть.
— И ради чего столько усилий?
Арман помолчал, наморщив лоб и сжав губы, потом проговорил:
— Ты ведь знаешь, какие ходят слухи. Я только появился здесь утром, и на меня уже вывалили все новости.
— Ну и что?
— Отец… Это правда?
Лафонтен вздохнул. Ответить на этот вопрос было непросто, но сын смотрел тревожно и требовательно. И прежде у мальчика не было привычки вот так врываться к нему во время работы.
— Арман, мой кабинет — неподходящее место для эмоциональных разговоров. Особенно когда я занят. Странно, что ты вдруг об этом забыл… И будь добр, не устраивай больше сцен в моей приемной. Если соблюдать субординацию тебе не по силам, хотя бы создавай видимость.
Арман напряженно выпрямился, прикусил губу. Медленно покачал головой и встал:
— Да, конечно. Я учту замечание… господин Верховный Координатор.
— Прекрасно, — кивнул Лафонтен. — И, если тебя не затруднит, вернись домой к ужину.
Арман кивнул. Помолчал, глядя в стол перед собой, потом снова поднял взгляд:
— И больше ты мне ничего не скажешь?
— Сейчас — нет.
Арман молча развернулся и пошел к выходу. Даже дверь за собой прикрыл очень аккуратно.
Ничего, до вечера разговоры подождут.
Почти сразу в кабинет заглянула секретарша.
— Прошу прощения.
— Да?
Она несмело переступила порог.
— Извините, месье Лафонтен… Я пыталась сказать, что вы заняты, но…
Вот так. Еще не хватало спрашивать с секретаря за невоспитанность страдающего юношеским максимализмом обормота.
— Вы о моем сыне? Не беспокойтесь, я разберусь сам. Проходите, Марси. Присаживайтесь. Нужно уточнить ваши обязанности.
Девушка пересекла кабинет и осторожно села в кресло для посетителей перед столом. Держалась она напряженно и скованно, как будто была чем-то напугана или ждала резкого окрика. При том, что работала она здесь почти четыре года и самому Лафонтену прежде улыбалась без всяких страхов, видеть ее такой пришибленной было как минимум странно. Да еще и губу она покусывала и руки сжимала, будто хотела заговорить, но опять же боялась.