*
…Он отодвинул стопку просмотренных донесений, откинулся на высокую спинку кресла — оно послушно откачнулось назад, принимая удобное положение — и устало потер ладонью глаза и лоб.
Ничего.
С тех пор, как Ян Бэнкрофт сообщил об убийстве Дария, меры безопасности были усилены. Но таинственные убийцы как сквозь землю провалились, а ведь девять из десяти было за то, что это Наблюдатели!
Потом… потом он получил сообщение о том, что убийцу нашли и разоблачили. Им оказался Джеймс Хортон. Действовал Хортон не в одиночку, и много вопросов следовало задать этому человеку, прежде чем ставить точку в его земном пути. Но вопросы остались без ответов. Вычислил Хортона Дункан МакЛауд, которого никто не предупреждал о том, что его нужно не убивать на месте, а отдать под суд. В результате Отступник свое получил, но расследование его деяний существенно усложнилось.
История на смерти Хортона не закончилась. Не заканчиваются подобные дела так легко и просто. Да, Хортона разоблачили, да, его, пусть и посмертно, объявили Отступником и изгнали из Ордена… Но убийства теперь уже не только Бессмертных, но и Наблюдателей стали происходить в разных городах и странах, и обстоятельства не позволяли выявить хоть какую-то закономерность. Бессистемность эта очень настораживала.
Расследование, конечно, уже начали… Жан Дюмар, шеф Службы безопасности, только вчера докладывал и признавал, что похвастаться пока нечем.
Щелкнул прибор внутренней связи, и Дэниел Кери, его секретарь, сообщил о приходе Джека Шапиро. Лафонтен аккуратно собрал со стола бумаги и убрал в ящик стола. Откинулся в кресле, прикрыл глаза и потер ноющие виски. Работы на сегодня достаточно, да и разговор может получиться долгим. Первый Трибун, даже недавно утвержденный в должности, не станет ходить с визитами по пустякам.
На самом деле, ему пора как следует отдохнуть. Двадцать один год он носит титул Гроссмейстера; за потоком дел и событий думать об усталости было некогда — но годы шли, и стареющее тело начало подводить разум. Головные боли после особенно трудных дней, беспокойный сон… Еще и сердце временами так нехорошо сбивалось с привычного ритма. Людовик Роше, с которым они познакомились пять лет назад и успели стать близкими друзьями, взял за правило при каждой встрече вежливо интересоваться, не собирается ли он уделить немного времени своему здоровью. Лафонтен каждый раз обещал выбрать время и заглянуть в клинику Роше, но так пока и не собрался…
Стукнула дверь.
— Господин Лафонтен? Надеюсь, я вам не помешал?
— Разумеется, нет. — Он коротко вздохнул и выпрямился. — Прошу садиться, господин Шапиро.
Шапиро сел, тиская в руках папку с бумагами. Вид у него был серьезный и чуть не торжественный, но во взгляде мелькнуло на миг выражение, как у провинившегося мальчишки-студента. С чего бы это?
— Я слушаю вас, господин Шапиро.
Новоиспеченный Первый Трибун поерзал в кресле и заговорил подчеркнуто официально:
— Я полагаю, вам известно, господин Лафонтен, что мы очень пристально следим за ходом расследования последних инцидентов.
— И? Появились новые факты?
— Это пока не факты, — вздохнул Шапиро. — Только обстоятельства, которые нуждаются в проверке.
— Вы кого-то подозреваете?
— Да… пока только в случайном соучастии. Но…
— Но есть особая причина, по которой вы обратились сейчас прямо ко мне, а не к Дюмару?
Шапиро, похоже, всерьез желал провалиться сквозь пол вместе со своими новостями. Хотя вид сохранял спокойный и решительный.
— Речь идет о вашем сыне.
Лафонтен медленно выпрямился:
— Прошу прощения?
Судя по выражению лица Шапиро, ничего хорошего для себя он не ждал. Однако аккуратно раскрыл папку и извлек лист бумаги.
— Вот… Прошу ознакомиться.
Лафонтен взял бумагу, пробежал ее глазами и аккуратно положил на стол перед собой. Коротко вздохнул.
Шапиро заговорил снова:
— Мы полагаем… то есть мы уверены, что это случайное стечение обстоятельств… или чья-то намеренная провокация. Но расследование необходимо.
— Да, конечно. Вы правы… И я очень благодарен вам за то, что вы сразу обратились ко мне. Сколько у меня времени на выяснение обстоятельств дела?
Шапиро перевел дыхание и сказал уже без подчеркнутой официальности:
— Заседание Трибунала состоится через две недели. Через десять дней нужно дать ответ.
— Хорошо. Это все, что вы хотели мне сообщить?
— Да. — Шапиро торопливо поднялся. — Еще раз прошу прощения за беспокойство.
— Не стоит. — Лафонтен тоже встал. — Через десять дней ответ будет у вас.
Оставшись один, он тяжело опустился в кресло, взял со стола и снова перечитал постановление Трибунала.
«Арман де Лафонтен, Региональный Координатор (Западная Европа), приглашается на заседание Трибунала для дачи ответов на ряд вопросов, возникших в связи с расследованием…»
Это как же так?
Он протянул руку к переключателю интеркома:
— Дэниел.
— Да, месье Антуан?
— Мой сын у себя?
— Был у себя полчаса назад. Найти его?
— Да. И попросите зайти ко мне немедленно.
Он успел выкурить сигарету и немного успокоиться, прежде чем дверь снова хлопнула.
— Добрый день, отец.
— Не такой уж добрый. — Лафонтен медленным движением выпрямился в кресле и положил на стол сцепленные руки. Внимательно глянул на сына. — Сядь.
Арман опустился в кресло для посетителей:
— В чем дело? Что-то не так?
— Пока не знаю. — Лафонтен придвинул ему оставленную Шапиро бумагу. — Будь добр, объясни мне, что вот это такое?
Арман взял бумагу, с тревогой глянул на отца. Достав из кармана и надев очки в тонкой золотой оправе, начал читать. Потом вздрогнул и судорожно вздохнул. Дочитал, положил документ на стол и нервным движением сдернул очки.
— Черт!
— Очень красноречиво, — произнес Лафонтен, внимательно за ним наблюдавший. — Это не все, что мне предстоит услышать? Объяснишь мне, во что вляпался?
— Отец, это… просто нелепое совпадение! — воскликнул Арман. — Да, действительно, этот парнишка — мой агент, теперь уже бывший. История получилась нехорошая, но это был именно случай, никакого умысла! Мне не хотелось ломать ему жизнь, и я не стал передавать дела в Трибунал.
— То есть это стечение обстоятельств?
— Ну конечно. Я вообще не понимаю, кому понадобилось копаться в делах пятимесячной давности, которые даже последствий никаких не имели, все тогда же было улажено!
Лафонтен вздохнул с облегчением:
— Ну, тогда все не так плохо. Шапиро рад будет закрыть разбирательство. Сообщи ему обстоятельства дела, дай адрес этого твоего агента — пусть подтвердит, что и как было…
— Отец, извини… Я не могу.
— Что? Чего ты не можешь?
— Не могу сообщать все это Шапиро. Я обещал, что эта история останется между нами.
Лафонтен несколько мгновений смотрел на сына молча, чувствуя нехороший холодок где-то под сердцем. Потом тихо произнес:
— Арман, ты в своем уме? Ты понимаешь, что говоришь?! При таких обвинениях, — он кивнул на бумагу, — тебя самого отдадут под суд как соучастника! И я ничем — слышишь? — ничем не смогу тебе помочь!
Арман упрямо вздернул подбородок:
— Воля твоя, отец.
— Нет, сын. Именно на сей раз — не моя! — гневно пристукнул по столу ладонью старший Лафонтен. — Я ничего не могу изменить, не нарушив правил, и не хочу — не вижу смысла — позволять вот так трепать нашу фамилию!
— Так все дело только в фамилии?
— Все дело в том, что ты мой сын. И просто стоять и смотреть, как ты ломаешь свою карьеру, а может, и жизнь, ради чего?! Когда ты, наконец, усвоишь, как мало стоит на деле такое благородство?!
Несколько мгновений они молча смотрели друг на друга, потом Лафонтен со вздохом провел по лицу ладонью.
— Иди. Через неделю вопрос должен быть решен. И не забывай, что я могу устранить проблему и сам.
Арман молча встал, развернулся и вышел из кабинета. Дверью не хлопнул, но закрыл ее достаточно звучно.