— Господин Шапиро!
— Это не суд. Это пародия! Политический фарс!
— Вы недовольны тем, что суд пощадил вас? — повысил голос Грант.
— Я не просил пощады! — гневно выдохнул Шапиро. Оглянулся, ища взглядом Верховного Координатора. — А впрочем, чего от вас ожидать… Вы еще не понимаете, чем все это обернется… Но вы поймете!
— Вы, видимо, это уже поняли? — негромко произнес Лафонтен.
— Да, понял, — ядовито усмехнулся Шапиро. — Закона здесь больше нет…
*
Шапиро ошибался, напомнил себе Лафонтен. И в том, что приравнял милосердие к беззаконию. И в том, что счел решение Трибунала продиктованным Верховным Координатором. Не было такого, ни тогда, ни позже, ни разу за все годы работы Денниса Гранта.
Работать с новым составом Трибунала было непросто с самого начала, уже потому, что выбирался состав этот практически стихийно, без соблюдения каких бы то ни было принципов преемственности. Посыпались эти принципы ко всем чертям после чистки рядов, устроенной руководству Ордена Джейкобом Галати. Нет худа без добра, столь серьезная встряска многим прибавила ясности в мыслях, но людям, взявшимся приводить в порядок дела в Ордене, еще предстояло и друг друга узнать и сработаться.
А еще собрание Региональных Координаторов приняло предложение Гроссмейстера возродить старую традицию — избрание, дополнительно к постоянному, сменного состава Трибунала. Это был еще один способ ограничить возможный произвол стоящих у власти. Есть все-таки разница — диктовать свою волю двоим или десятерым…
Но, добившись возрождения этой традиции, Верховный Координатор ограничил не только власть Первого Трибуна, но и свою собственную. Разумеется, на его личном авторитете это не сказалось никак. Но если этот авторитет пошатнется…
Личное влияние — тоже ресурс, запас которого конечен и исчерпаем. Всерьез проверять запас этого ресурса у Лафонтена поводов еще не случалось.
Он отодвинул досье Шапиро, посмотрел на папку с именем Камилла Розье. Снова припомнил фотографию Гранта, случайно найденную Даной в доме Розье.
Он не должен был этого знать. Грант ни словом, ни взглядом не выдал их с Розье секрета. Если бы не сообразительность Даны!
Лафонтен хорошо помнил, в каком смятении застал Первого Трибуна, когда тот обнаружил свое псевдо-участие в заговоре. Для смятения этого были бы все основания, будь Верховный сам уверен в том, что Грант — Отступник. Но даже в момент такой опасности мысль о том, что настоящим виновником происшествия может быть Розье, Гранту в голову не пришла.
Опять припомнилось то, самое первое, заседание нового Трибунала и выражение, с которым Грант смотрел на Розье. Он ведь не слушал эмоциональную речь, а именно смотрел.
Будь этот взгляд обращен на женщину, смысл его был бы истолкован сразу и безошибочно. Тогда же никто не обратил на это внимания. Но теперь, задним числом…
Лафонтен тоже не заметил бы ничего особенного, если бы сам однажды не удостоился такого взгляда — давно, когда Деннис Грант, только окончив Академию, работал у него секретарем. Воспоминание было ярким, как вспышка: Грант, подавая бумаги для подписи, касается кончиками пальцев его руки и отстраняется не сразу.
«Вы недовольны своим продвижением по службе, Деннис?»
«Нет, отчего же».
«Тогда что вам нужно?»
«Вы».
Лафонтен поднял тогда голову и посмотрел в лицо не в меру храброму парнишке. Тот даже не вздрогнул. Лишь щеки покрылись ярким румянцем.
«Вы уверены, что я могу принять ваше предложение?»
«Я уверен, что если вы скажете «нет», это будет просто «нет» и больше ничего».
«Вы знаете мой принцип, Деннис. Вы мне симпатичны, но если вы ляжете в мою постель, работать со мной вы не будете. Вы уверены, что дело того стоит?»
Лафонтен никогда не сомневался, что чувства его были вполне искренни, иначе не решился бы подойти к своему шефу с таким предложением. Но здравый смысл и природное честолюбие оказались сильнее, отказываться от любимого дела и карьеры ради постельной интриги Грант не захотел.
А что связало его с Розье? И ведь крепко связало, раз позволил так просто себя обойти и подставить…
Но Розье-то ввязался в заговор тому назад не три года, а всего два месяца. Когда возникла на горизонте тень сумасшедшего профессора и его изобретения.
Лафонтен поднялся из-за стола, взял папку Крамера, ушел в свою комнату, развернул папку и вытряхнул ее содержимое в камин. Туда же бросил сломанный на четыре части диск.
К черту!
Он сел в кресло перед камином и достал сигарету. Просто курил и смотрел, как медленно, нехотя поддаются огню исписанные листы.
Чем то, что он делает сейчас, отличается от сделанного Джеком Шапиро? С позиции принесенной им присяги — ничем.
Но пути назад больше не было. Шанс, что все вот так просто и закончится, представлялся ничтожным. Значит, нужно подготовиться к продолжению.
Он бросил в камин окурок и вернулся в кабинет. Сел к столу, положил перед собой чистый лист бумаги, взял ручку и ненадолго задумался, припоминая нужные формулировки.
«Заявляю…»
«…считаю своим долгом…»
«…признаю…»
«…подтверждаю…»
Личный авторитет.
Последний ресурс…
*
…Спустя еще полтора часа он стоял на мосту над Сеной, глядя на кипящий разноцветными огнями город и ощущая холодную отстраненность, как будто видел все издалека.
Прежде такого не было никогда.
Бумага, подписанная его рукой, сейчас лежит в сейфе Первого Трибуна. Нет, он не стал объяснять все подробности дела, просто принес Гранту закрытую папку и попросил оставить у себя — пока она не потребуется. Грант не спросил, что в ней, положил в сейф и захлопнул дверцу.
Лафонтен был уверен, что без его разрешения Грант к папке не прикоснется.
Но разрешение придется дать, не сейчас, так позже.
Мобильный телефон уже дважды выдавал нетерпеливую трель, и оба раза он не отвечал на звонок, прерывая связь. Конечно, его уже хватились! Роше, не дождавшись звонка, наверняка поехал к нему, не застал дома. Позвонил шоферу, получил отчет, где и как проводит время его строптивый пациент, и теперь ждет прямо у порога, чтобы высказать сразу все, что думает.
В самом деле, следовало отправляться домой. К ночи заметно похолодало; не хватало ему ко всем болячкам еще какой-нибудь банальной простуды…
*
…Роше действительно уже ждал его — в холле сразу за входной дверью. Лафонтен почему-то не удивился, увидев рядом с ним Дану. А вот ожидаемых разговоров и упреков прямо с порога не последовало.
Он поднялся в свои комнаты, с помощью Патрика вымылся и переоделся в домашнее. Тогда понял, что не хочет спать и боится оставаться один в тишине и темноте.
Любое движение давалось ему с трудом. Даже добраться до кровати и сесть без помощи Патрика не удалось бы. Сквозь свинцовую усталость не ощущалась даже боль. И видеть никого не хотелось. Особенно Роше с его ассистентками!
— Антуан, что произошло? — осторожно спросил Роше.
— Ничего. Оставьте меня, пожалуйста, в покое.
— Хорошо, хорошо. Только…
— Никаких «только». — Он с усилием поднял взгляд на профессора. — Ничего не нужно. Уйдите все! Убирайтесь к черту!
Ахнула Мадлен. Роше открыл было рот, но откуда-то сбоку вывернулась Дана и подхватила его по руку.
— Идемте, доктор.
Лафонтен не стал смотреть им вслед. Оперся руками о край постели и опустил голову.
Его руки осторожно коснулись чужие пальцы.
Он вскинулся — и увидел рядом с собой Дану.
Какого черта?..
— Месье Антуан, это же я, ваша Дана. Больше здесь никого нет, я никого не пущу, если вы так хотите. Ну, скажите мне, что случилось?
«Ваша Дана».
Вскипевший было гнев утих только от звука этих слов. Она смотрела выжидательно, почти умоляюще, с искренним беспокойством.
— Я только что зачеркнул всю свою жизнь, — тихо сказал он и усмехнулся в ответ на ее изумленный взгляд. — Я схожу с ума?..