— Если это все, что вы хотели мне сообщить, уйдите и оставьте меня в покое.
— Я уйду, разумеется. Но сначала хочу вам кое-что еще рассказать. Вы ведь уже знаете, что Митос получил доступ к Центральной Базе и оставил нам программу, которая блокировала работу системы. Еще он пригрозил, что, если мы не найдем его подругу, похищенную вами, База станет орудием уничтожения Ордена.
— Бессмертный! — презрительно фыркнул Шапиро. — И после всего этого вы носитесь с этим ублюдком, вместо того, чтобы просто скрутить ему голову!
— Не имею дурной привычки вымещать на ком-то досаду на свои промахи, — ровно произнес Лафонтен. — Так вот. Впоследствии программу он деактивировал. Она самоуничтожилась и разрушила все, до чего смогла дотянуться. Нам пришлось запустить резервную систему, а Базу восстановить по архивам, сделанным накануне. Откат составил около двенадцати часов.
При этих словах Шапиро вздрогнул и вскинул на Лафонтена напряженный взгляд:
— Двенадцать часов?
— Наши специалисты исследовали остатки разрушенной системы, — продолжил Верховный, — и обнаружили очень интересные вещи. По фрагментам кода удалось установить, что в системе присутствовали не одна, а две инородных программы. Одна — та, о которой говорил Митос. Другая — сходная по принципу действия, но предназначавшаяся для рассылки информации Наблюдателям. Поскольку Митос привел свою программу в действие раньше, управление системой было захвачено ею. Вторая программа просто не сработала. Теперь от нее, как я уже говорил, остались только обрывки кода.
Шапиро смотрел на него зло и недоверчиво — и со все большим страхом.
— Вы проиграли, — негромко закончил Лафонтен. — Я понимаю, на что вы рассчитывали… Остановить распространение информации, которую получат сразу несколько сотен человек, невозможно, и что стало бы с Орденом после этого, не берусь даже предполагать… Но заставить замолчать одного человека — задача решаемая. Странно, что вы не воспользовались возможностью сделать хотя бы несколько копий бумаг, бывших в вашем распоряжении. Почему, если не секрет?
— А вы все-таки знаете об этих бумагах, — едко хихикнул Шапиро. — Знаете… Хотя их якобы никто не видел. А копий больше не было, да.
— Вы не доверяли тем, кто работал с вами вместе?
— Никому из них. И правильно, кто-то меня все-таки сдал.
— Вас «сдал» случай, — тихо проговорил Верховный. — Как и во всем остальном, простой нелепый случай. Или, если угодно, воля провидения. Вы верно решили, что ваше прошлое помилование было политическим ходом. Теперь в показном милосердии нужды нет.
— Вы могли и не говорить мне… всего этого, — выдавил Шапиро.
— Последний день жизни — не время для иллюзий.
Лафонтен поднялся на ноги, собираясь уйти.
— Жизнь вам не мила, смерть не страшна, осуждение бывших коллег безразлично. Тем не менее, вы виновны и должны быть наказаны. Вы не уважали мое мнение в последние годы, но подумайте над тем, что я сейчас сказал. И над тем, что вы сами назвали «привилегией смертника».
Он повернулся и пошел к двери. Спиной почувствовал взгляд Шапиро.
— О вас ходит много слухов.
Лафонтен остановился, взявшись за ручку двери, но не оглядываясь.
— Правда ли, что вы не можете убить человека, глядя ему в лицо?
— Нет, неправда. Я не люблю стрелять в спину.
Он вышел и захлопнул за собой дверь.
*
— Джек Шапиро, Трибунал рассмотрел предъявленные Вам обвинения и признал их справедливыми. Вина Ваша доказана. Вы осуждены и умрете. Приговор будет приведен в исполнение завтра в первом часу от восхода солнца.
Деннис Грант, закончив чтение вердикта, сел и, сцепив руки, посмотрел на стоящего перед столом Джека Шапиро. Во взгляде его было сожаление.
— Если вам есть, что сказать, Джек, говорите сейчас. Больше такой возможности не будет.
— Сказать? Нет… Слишком поздно.
Грант кивнул:
— Заседание окончено.
Двое Стражей выступили на середину зала, взяли Шапиро под руки и увлекли к выходу. Он не сопротивлялся, однако, сделав несколько шагов, вдруг остановился, поднял руку ко лбу и тяжело осел на пол. Стражи едва успели подхватить его и не дать удариться при падении.
Судьи поднялись с мест. Пауль Вайс выбрался из-за стола, двигаясь, несмотря на годы и полноту, удивительно проворно. Подошел к Шапиро и присел рядом с ним, отодвинув растерявшихся охранников.
Лафонтен наблюдал за этой суетой, не двигаясь с места.
— Нервное истощение, — произнес Вайс, выпрямляясь. — Сколько ночей он не спал?
— Присмотрите за ним, доктор, — сказал Верховный. — Только не спешите приводить в чувство.
Вайс кивнул.
Лафонтен посмотрел на Гранта; тот единственный из Трибунала сидел на прежнем месте, в раздумье глядя в стол перед собой. Потом, будто спохватившись, выпрямился и, вставая, столкнулся взглядом с Верховным Координатором.
Это продолжалось один миг, но Лафонтену вдруг показалось, что в зале сделалось холоднее и неуютнее.
*
…Утро выдалось таким же ярким и холодным, как и накануне. На задний двор старинного особняка, окаймленный высокой каменной стеной, солнце не заглядывало. Контраст сияющего неба и глубокой серой тени производил странное впечатление, даже зловещее.
Впрочем, холодная тень накрывала этот двор и без природных красот — стоило лишь вспомнить, для чего собрались здесь десять самых высокопоставленных Наблюдателей. Насколько Лафонтен помнил биографии присутствующих, четверо из них решение отнять у человека жизнь принимали впервые.
Самым бледным и взволнованным был Карл Брэдфорд, остальные держались лучше. Разве что Филипп Морен шумно вздыхал и утирал пот со лба, как будто был в душном зале, а не на морозном воздухе.
Лафонтен стоял чуть поодаль, сложив руки на трости и наблюдая за всем и всеми с некоторой отстраненностью. В паре шагов от него Молери спокойно и методично навинчивал глушитель на ствол пистолета.
В сопровождении охраны появился Джек Шапиро. Двое Стражей вывели его под руки во двор, поставили перед стеной и разошлись в стороны. Видно было, что он дрожит, как в ознобе, и старается скрыть эту дрожь, судорожно стискивая отвороты пальто скованными наручниками руками.
Возможно, всему виной действительно утренний холод.
Деннис Грант выступил на два шага вперед, оставив своих коллег позади.
— Господин Шапиро. Последнее желание?
Шапиро оторвал взгляд от пистолета в руке Молери. Кивнул и посмотрел на Лафонтена.
— Да, господин Шапиро, — произнес Верховный.
На лице Шапиро показалась бледная улыбка:
— Это дело с самого начала было нашим с вами. Пусть оно между нами и останется.
Ответом был изумленный вздох зрителей. Не удивился этой просьбе, похоже, только сам Лафонтен.
— Вы хотите, чтобы я..?
— Я хочу, чтобы ни у кого не возникло повода упрекать вас в непоследовательности или малодушии.
Лафонтен кожей почувствовал взгляд Доусона — кроме него понять скрытый смысл фразы мог разве что Молери, больше никто из собравшихся здесь при разговоре трехгодичной давности не присутствовал. Он тогда упрекнул Шапиро именно в этом — в непоследовательности и малодушии, за то, что тот не смог исполнить собственный приговор Доусону. А что взбрело на ум Шапиро сейчас? Просто попытка досадить напоследок?..
— Что ж, будь по-вашему. — Он переложил трость в левую руку и поднял правую раскрытой ладонью вверх.
Молери передернул затвор пистолета и вложил рифленую рукоять в обтянутую перчаткой руку.
— Но сэр, вы не обязаны… — раздался сбоку изумленный шепот.
Да, нервы у Карла Брэдфорда слабоваты для таких дел.
— Последнее желание дается для того, чтобы его выполнять, — ровно произнес Лафонтен.
Он перехватил взгляд Шапиро — и увидел, почувствовал ответ на свой невысказанный вопрос.
Нет, это не бравада и не желание досадить. Это страх. И отчаянная попытка этот страх скрыть, не попросив снисхождения напрямую.
Ну что ж…