— Оставьте нас вдвоем.
Снова хор удивленных возгласов.
— Месье Антуан, — негромко произнес Деннис Грант, подойдя. — Вы уверены, что это безопасно?
— С оружием в руках иметь дело с безоружным? Не смешите меня, Деннис.
Грант поджал губы и, молча кивнув, направился к низкой двери — вслед за остальными судьями и охраной.
Шапиро поглядел на закрывшуюся дверь:
— Это больше, чем я просил.
— Вы хотели, чтобы все осталось между нами, — отозвался Верховный. — Или я неверно понял ваше желание?
— Я хотел умереть легко и быстро, — тихо выговорил Шапиро. — Но так даже лучше… Вы не думаете, что я могу попытаться сбежать?
— Вам некуда бежать, и вы это понимаете. Ваша дистанция пройдена до финиша.
Шапиро отступил на шаг, посмотрел на старую каменную стену:
— Кто бы мог подумать, что этот финиш будет вот таким! Мне ведь в самом деле некуда идти. У меня больше нет никого и ничего…
Голос его дрогнул и упал до шепота. Он опустил взгляд на свои руки, потер запястья под наручниками, крепко сцепил пальцы.
Что изменит лишняя минута ожидания?
— Вы готовы?
— Нет, нет, подождите… — Шапиро вдохнул, выдохнул и проговорил ровно: — Если уж вам пришла охота помочь мне облегчить душу, выполните еще одну мою просьбу. Пожалуйста.
— Если это будет в моих силах.
— Будет. Поговорите с Элен сами. Она действительно ничего не знала, и я не хочу, чтобы ее дергали вызовами и допросами сыщики из Службы безопасности.
Лафонтен помолчал немного, обдумывая сказанное.
— Вчера вы считали меня чуть ли не единственным источником ваших бед, а сегодня просите позаботиться о вашей дочери? Что изменилось за ночь?
— Вы сами предложили мне подумать над вашими словами. Не такое уж это приятное занятие — думать о том, насколько дешево в итоге продал свою жизнь. Вы знали что делали, когда пересказывали мне подробности нашего провала. Знали, что для меня это будет пыткой… Вы всегда были безжалостны.
— С вами я всего лишь был честен.
— Вы умеете оставаться честным, даже когда лжете. Наверно, поэтому люди вам верят, особенно молодые. И обещания свои вы всегда выполняете. Так вы поговорите с Элен?
— Что я должен ей сказать?
— Решите сами, — пожал плечами Шапиро. — Можете просто сказать правду. Что ее отец не стоит сожалений и тем более мести… Не дайте ей наделать глупостей.
— Хорошо, — тихо произнес Лафонтен. — Хотя, возможно, она знала больше, чем вам казалось.
— Может быть. Она умная девочка.
— Да. Но почему вы просите только за нее? У вас есть жена и еще одна дочь.
Шапиро покачал головой:
— Жены все равно что нет. Ширли никогда не простит мне позора и развала нашей семьи… А Лиз еще слишком мала, чтобы что-то понять.
— Может быть, вы и правы, — согласился Верховный. — Я рассудил бы иначе, но…
— Ну… тогда, наверно, все.
Будничное спокойствие этой фразы задело Лафонтена больнее, чем любые насмешки и оскорбления. Ответить он не успел.
Шапиро, вздрогнув, резко отвернулся. Судорожно вздохнул и выкрикнул:
— Проклятие, да стреляйте же!..
Верховный поднял пистолет. Шапиро стоял, отвернувшись к стене, пряча в ладони лицо и снова дрожа, как в ознобе.
«Правда ли, что вы не можете убить человека, глядя ему в лицо?..»
Нельзя прятаться от смерти. Нельзя поворачиваться к ней спиной.
Нельзя.
— Джек.
Шапиро замер.
— Повернитесь. Посмотрите на меня. Пожалуйста.
Очень медленно Шапиро повернулся и, подняв голову, глянул на него поверх сжатых рук.
Сколько времени летит до цели пуля, выпущенная с расстояния в пять шагов? Какая доля мгновения отделяет почти беззвучный хлопок выстрела от предсмертного вскрика?..
Алые брызги на сером камне и серой жухлой траве. И целую вечность кувыркается и падает пустая гильза.
Лафонтен опустил руку с пистолетом. Потом бросил оружие на землю.
Четыре шага — расстояние до еще теплого тела. От жизни до смерти. Сделав эти четыре шага, он опустился на колено рядом с Шапиро и бережным движением закрыл ему глаза. Выпрямился и, тяжело опершись на трость, поднялся на ноги. Отступил назад.
Еще одна перевернутая страница. Еще одно законченное дело.
Судьи и охрана вернулись во двор спустя буквально минуту. Грант подошел первым:
— Месье Антуан, вы в порядке?
— Вполне, — отозвался Верховный, делая еще шаг назад. — Просто жаль…
— Чего?
— Это нужно было сделать три года назад.
Он развернулся и пошел к выходу со двора. У самой арки остановился, неожиданно с трудом переводя дыхание. Рядом тут же возникли двое Стражей, стоявших у выхода:
— Вам помочь, сэр?
— Нет. Благодарю вас, ничего не нужно.
Он никогда прежде не замечал, какие длинные в этом здании коридоры. Даже недолгий путь кажется бесконечным. А так хотелось добраться до своего кабинета, запереть дверь и никого не видеть и не слышать! Подальше от чужих взглядов…
Приемная. Он переступил порог и захлопнул за собой дверь.
— Месье Антуан? Что случилось?
Он оглянулся и встретил тревожный взгляд Даны.
— Ничего. Все в порядке. Просто прекрасно.
Пересек приемную и взялся за ручку двери кабинета.
— Но, может быть…
— Ничего! Ничего не нужно! Неужто так трудно просто оставить меня в покое — хотя бы ненадолго?!
Уже захлопнув дверь, он опомнился — зачем? Дана-то в чем виновата?
Хотел вернуться в приемную, но передумал — сначала нужно было успокоиться самому. Он ушел в дальнюю комнату, сбросил пальто, сдернул и швырнул на стол перчатки. Сел на диван. Достал портсигар — крышка не поддавалась, слишком сильно дрожали руки. Выругавшись сквозь зубы, он отбросил портсигар и без сил уронил голову на руки. Лихорадочная дрожь не унималась…
Стукнула дверь, прошелестели быстрые шаги. Дана присела рядом, обняла за плечи, заставила выпрямиться.
— Месье Антуан, выпейте.
Губ коснулось холодное стекло. Он прикусил край стакана, вдохнул резкий запах. Сделал глоток, потом еще один… С усилием перевел дыхание.
— Дана, простите меня. Бога ради, я не хотел вас обидеть!
— Ничего. Все хорошо. Пожалуйста, пейте.
Он допил воду с лекарством и откинулся на спинку дивана. Прикрыл глаза. Дана осторожно накрыла ладонью его руку:
— Вам лучше?
Он попытался отодвинуться:
— Не надо. У меня кровь на руках.
— Нет, — ее пальцы сжались, не давая ему освободить руку. — Боже мой, неужели они даже этого не могли сделать сами!
— Это было его желание, Дана. В последнем желании нельзя отказывать.
— Даже в таком? Мучить себя ради… Но это бессмысленно!
— Смысл… Иллюзия, которая нужна человеку, чтобы не сойти с ума от страха одиночества и небытия… Не слушайте меня, Дана, все это вздор. Смерть есть спутник жизни и страж ее, но как больно… Господи, как больно это сознавать!
— Вам лучше прилечь, — сказала она, снова беря его за руку. — Позвольте, я помогу.
— Лучше в кресле.
Он с усилием встал. Дана помогла ему снять пиджак и распустить узел галстука. Усадила в кресло, подсунула под голову подушку.
— Боже мой… А потом ко мне придет его дочь, и я буду смотреть ей в лицо и говорить всякие нужные и правильные слова…
Дана достала из шкафа плед.
— Дана, не нужно. Меня же хватятся!
— Подождут, — ответила она непреклонно, укрывая ему ноги пледом. — Будут знать в другой раз, на кого сваливать грязную работу. Вас все равно сейчас будет клонить в сон — от лекарства. Отдыхайте и ни о чем не думайте.
— Спасибо…
*
Он не собирался спать, но, видимо, отключился раньше, чем вышла из комнаты Дана, и провалился в сон, как в глухой черный колодец.
Очнулся резко, как от толчка. Торопливо глянул на часы. Надо же, всего сорок минут прошло! А казалось — полдня.
Сонливость отпустила, нервозная дрожь тоже прошла. Нужно было возвращаться к делам, пока не начались лишние вопросы и тревоги.
Лафонтен откинул плед и встал с кресла, осторожности ради стараясь не делать сразу резких движений. Ушел в туалетную комнату, ополоснул лицо холодной водой, прогоняя остатки сна. Вернулся и, остановившись перед высоким зеркалом, стал перевязывать галстук.