Усмехнулся и покачал головой. Потом рывком открыл ящик стола, вытащил папку с отчетом начальника информационной службы и швырнул ее на стол перед Розье:
— Вот это, по-вашему, мои амбиции? А вот это? — следом на стол упали две папки с делами погибших агентов. — Это жертвы тоже моих амбиций?! Вы имеете хоть какое-то представление о цене ваших амбиций?!
Розье, ошеломленный этой вспышкой, осторожно придвинул к себе первую папку и раскрыл ее. Лафонтен с мрачным удовлетворением следил, как за чтением меняется выражение его лица.
— Черт возьми! Я даже не думал, что такое возможно. — Розье глянул на другие папки, прочитал на обложках имена. — Что с ними?
— Они мертвы.
— Но как?
— Один застрелен, у другого сломана шея. Леди Кедвин оказалась для них опасной добычей.
Розье со стоном опустил голову на руки. Глухо спросил:
— Что со мной будет?
Лафонтен достал портсигар:
— Судить и наказывать — дело Трибунала, а не мое.
— Неужели?
— А вас это удивляет? Вас, друга Первого Трибуна?
— Бывшего друга Первого Трибуна. Вашими стараниями, — зло усмехнулся Розье.
— Моими? — удивился Верховный. — Ах, да… Намного лучше было бы лишить его титула и чести, но позволить считать вас хорошим другом. А я имел наглость поступить иначе.
— Вы прекрасно понимаете, о чем я, — процедил Розье.
— Нет, Камилл, уж не взыщите — не понимаю. Лгали своему другу вы, под обвинение в клятвопреступлении подводили его вы, а виноват в этом, оказывается, я.
— Все было не так, — проговорил Розье. Глянул на лежащие перед ним бумаги. — И этого я тоже не хотел.
Лафонтен подался вперед:
— А чего вы хотели, Камилл? Чего? У вас не было врагов, ваша карьера Стража складывалась очень хорошо. А что вас ждет теперь? Суд и казнь? Ради чего?
Розье выпрямился; его лицо вновь приобрело холодное и замкнутое выражение.
— Я не боюсь ни суда, ни казни. — Он повернул голову и впервые глянул Верховному прямо в глаза. — Это была личная месть.
— Личная месть кому?
— Вам.
Несколько секунд Лафонтен смотрел на него, слишком удивленный даже для гнева.
— Камилл, вы в своем уме? Даже если предположить, что я заслужил вашу месть… Но каким образом? Я никогда не сказал вам ни одного резкого слова, не говоря о чем-то более существенном!
— О да, — криво улыбнулся Розье. — Насчет резких слов — чистая правда. Так вы и убиваете не иначе, как с церемонным расшаркиванием.
На ядовитую усмешку Лафонтен внимания не обратил. Убивать с церемонным расшаркиванием — это было что-то совсем новое. Даже раскопав где-то скрытые детали биографии Верховного, узнать такие личные подробности, как почерк убийства, Розье не мог никак. Он и не знает этих подробностей, хотя чью-то ложь повторяет очень убежденно.
Но какое Камиллу Розье дело до событий, которым лет больше, чем ему?
— Продолжайте, Камилл, я весь внимание. Не каждый день узнаешь о себе столько нового. Так кого я убил… с церемонным расшаркиванием, как вы изволили выразиться?
Розье уже снова смотрел прямо перед собой.
— Мой отец не смог жениться на моей матери сразу, потому что не был разведен с первой женой. Мне было почти шесть, когда он наконец смог получить развод, я был достаточно взрослым, чтобы запомнить… Он собирался жениться на матери и официально усыновить меня. Но не успел. Мы остались одни. Женщина с маленьким ребенком без средств к существованию… Ей пришлось выйти за нелюбимого человека, только чтобы создать подобие семьи, дать мне возможность выучиться и чего-то добиться в жизни. Но все равно, я оставался незаконнорожденным! Всю жизнь я должен был что-то доказывать — таким, как вы, богатым наследникам известных фамилий. Доказывать свое право на равенство там, где у меня были все права по рождению. У меня были бы эти права — если бы не вы. Вы отняли у меня все, вместе с именем моего настоящего отца.
— О каком имени вы говорите, Камилл?
— А вы все еще не догадались? — с издевкой отозвался Розье. — Могли бы, если бы получше изучили мою биографию и сопоставили кое-что. Например, дату замужества и добрачную фамилию моей матери. Двадцать шесть лет назад… Скольких же еще вы убили, расчищая себе дорогу к этому креслу?
Лафонтен неторопливо достал сигарету, щелкнул зажигалкой, закуривая:
— Ваш отец — Клод Валера?
— Слава Богу, хотя бы имя вы помните! Жаль, что я так поздно узнал обо всем, но лучше поздно, чем никогда. Ну, что вы молчите?
— Вы ждете, что я забьюсь в истерике и начну вымаливать у вас прощение? — произнес Лафонтен. — В смерти Клода Валера, отец он вам или нет, не виноват никто, кроме него самого.
— Я вам не верю, — бросил Розье. — И не говорите мне про доказательства — вы же сами вели расследование, могли состряпать что угодно.
— Верите вы мне или не верите, дело ваше. Вы разочаровали меня, Камилл. Я был о вас лучшего мнения.
— Что? — ошарашенно уставился на него Розье.
— Мстить нужно уметь. А вы пока только наделали жестоких ошибок и зачеркнули свою жизнь. Непонятно, ради чего.
— О, это только начало! — скривил губы Розье. — Интересно, хватит ли вам бесстыдства убить сына, зная, что на вашей совести смерть отца?
— Это и будет ваша месть?
— Нет, только небольшое дополнение. Остальное вы узнаете позже.
Лафонтен подумал немного, внимательно разглядывая Розье. Припомнил загадочную небрежность заговорщиков в той истории с нападением на Мишель Уэбстер, папку с бумагами Крамера, которую кто-то перепрятал тайком от Шапиро. С какой-то ведь своей целью перепрятал, возможно, рассчитывая, что вернется за ней позже…
— Наводка охотника-Бессмертного на загородный дом, о которой стало известно и с которой начали раскручивать заговор, была устроена вами.
Розье усмехнулся:
— Я Наблюдатель. И я не псих, в отличие от Шапиро. Мне нужно было расследование в Ордене, а не война с Бессмертными.
— Зачем?
Розье покривил губы в победной усмешке:
— Вот этого я вам по доброй воле не скажу. А в пыточное кресло снова усадить меня вы не посмеете.
Верховный аккуратно стряхнул с сигареты пепел.
— Я вам не верю, Камилл. Не знаю, зачем вам это нужно, но вы мне лжете.
— Думайте, как хотите, — обронил Розье. — Тем интереснее будет сюрприз.
— Каким бы ни был этот сюрприз, ваша глупость от этого меньше не станет.
Не дожидаясь ответа Розье, он нажал кнопку вызова и кивнул появившимся охранникам:
— Уведите.
Дождался, пока за ними захлопнется дверь, потом нервным движением погасил сигарету. Некоторое время молча сидел, уставившись в одну точку.
Значит, вот как складывается головоломка, не дававшая ему покоя последние пару месяцев! Он в самом деле не знал ничего толком о женщине, которая упомянута в «деле Валера» — сначала было не до того, потом она спешно переехала, а искать ее никто не счел нужным.
В этом и состоит ошибка, которую он должен был понять по настойчиво являющимся воспоминаниям?
Лафонтен снова припомнил лицо Розье, твердую линию подбородка, морщинки между бровей и возле губ. По-северному светлые глаза и волосы, привычку к законченным, несуетливым движениям…
Потом медленно покачал головой:
— Нет. Этого не может быть.
*
Немного времени спустя в кабинет, постучав, заглянула Дана. Лафонтен стоял у окна, прислонившись к простенку, и смотрел на двор.
— Месье Антуан?
— Знаете, — произнес он, — наверно, Бессмертные не зря считают нас низшей расой. Мы так дешево ценим то, чего нам дано так мало!
Дана подошла ближе.
— Вы хотели что-то спросить?
— Я хотела напомнить… Вы не забыли, что доктор Роше просил вас сегодня не задерживаться?
— Забыл, — усмехнулся он. Глянул на часы. — Дел больше нет, можно отправляться прямо сейчас.
Дана, кивнув, повернулась к двери:
— Я распоряжусь.
Телефон внутренней связи издал мелодичную трель. Лафонтен шагнул к столу и взял трубку.
— Да.
— Прошу прощения за беспокойство, месье Антуан, — раздался голос Денниса Гранта. — Как прошла ваша беседа с Розье?