— Ничего интересного, — ответил он. — Придется довольствоваться его официальными заявлениями.
— Негусто, — хмыкнул Грант. — Знать бы, с чего такое упрямство.
— Может быть, он что-то скажет завтра, — предположил Верховный. — Я отправляюсь домой, Деннис. Если есть еще что-то срочное…
— Нет, больше ничего.
— Тогда до свидания.
— До свидания, месье Антуан. Спокойной ночи.
Он положил трубку и невесело улыбнулся про себя. Хорошо бы спокойной…
*
Заседание Трибунала, посвященное разбору дела Камилла Розье, не обещало никаких внезапных поворотов. В деле все было изложено четко и ясно, Верховный свой разговор с Розье оформлять протоколом не стал, а более ни в чем наличие скрытых мотивов не просматривалось.
Вел заседание Деннис Грант, снова занявший место председателя во главе длинного стола. Верховный Координатор тоже занял свое обычное место — кресло за столом, поставленным так, чтобы видеть и слышать всех присутствующих, но самому на виду не быть.
Все повторялось, только на стуле посреди ярко освещенного круга сидел не Шапиро, а Камилл Розье. В самом начале заседания, в ответ на традиционный вопрос «Что вы можете сказать в свое оправдание?», он ответил: «Ничего». После такого ответа спорить и доказывать стало нечего. Ему, конечно, задали еще несколько вопросов; ответы были столь же краткими и бесцветными.
Лафонтен, внимательно наблюдавший не столько за ходом обсуждения, сколько за настроением собравшихся, для себя решил, что сторонников у Розье немного. Но для того ведь и дается право защищаться, чтобы изменить мнение судей в свою пользу. Попытаться доказать, что не был в курсе всех планов Шапиро и ничего не знал о планах по использованию Центральной Базы, Розье точно мог. Тогда почему он отмалчивается? Очень хочет умереть героем — хотя бы и только в собственных глазах? Или… не в собственных?
Прислушиваясь к обсуждению, Лафонтен понял, что Грант для себя все решил. И Розье на его защиту и покровительство рассчитывать не приходится. Однако странное дело, Лафонтен готов был поклясться, что Розье как минимум дважды готов был заговорить и сказать, быть может, хоть что-то в свое оправдание. Но натыкался на ледяной взгляд Гранта — и снова опускал голову.
Что за чертовщина здесь опять творится?..
Присматриваясь к Розье, Верховный думал еще и о другом. Насколько основательны претензии Розье на родство с Клодом Валера? Возможно ли настолько полное несходство между отцом и сыном?
От задумчивости его отвлек ровный голос Гранта:
— Итак, совещание закончено. Господин Розье, если вам есть, что сказать в свою защиту, говорите — это последняя возможность.
Розье выпрямился, но взгляда не поднял:
— Мне нечего сказать.
— Вы уверены?
— Я поддался чувствам там, где поддаваться им было нельзя. Такой слабости трудно найти оправдание. Я полагаюсь на вашу справедливость.
— Воля ваша. В таком случае я прошу вас покинуть зал.
Розье встал и пошел к выходу — к ожидавшей его охране. Дверь за ними закрылась, и в зале вспыхнул свет.
Некоторое время было тихо, потом нависшую тишину нарушил Карл Брэдфорд:
— Чертовщина какая-то! Что это за публичное биение себя в грудь? Он что, таким образом счеты с жизнью сводит?
— Может, не нужно искать скрытый смысл? — задумчиво подал голос Джо Доусон. — Вы не верите, что человек в самом деле сожалеет о своей ошибке?
— Кто сожалеет? — сдвинул брови Брэдфорд. — Розье? Если он о чем и сожалеет, так это о том, что у спектакля мало зрителей!
— Я бы не был столь категоричен, господин Брэдфорд, — возразил Лао Ченг. — Розье есть что сказать, не знаю, как вам, а мне это очевидно. Но если он решил молчать — это его право.
— Именно, — кратко уронил Акира Йоши. — Он не к психоаналитику на прием явился, чтобы ждать, что мы сами начнем выяснять причины и искать оправдания.
Следующим подал голос Филипп Морен, потом — Пауль Вайс… И во всех мнениях на разные лады повторялось одно: отказ Розье от защиты впечатление произвел скорее негативное и симпатий ни у кого не вызвал. Лафонтен в искреннее раскаяние Розье тоже не верил. Мог бы поверить, если бы не последний с ним разговор.
Увлекшихся новым спором судей прервал Грант:
— Господа, мы уклонились от главного. Сказано уже достаточно, и при этом — ничего нового. Камилл Розье хочет справедливости — и он ее вполне заслужил. Прошу голосовать.
— Виновен, — первым жестко произнес Карл Брэдфорд.
Грант кивнул. Один за другим к нему присоединились еще шестеро присутствующих.
— А вы, господин Доусон?
— Я воздерживаюсь, — кратко ответил тот.
— Полагаю, на то есть причины?
— Есть. Я просто не верю, что он такой негодяй, каким его здесь изображают, хотя и понять, что им движет, не могу тоже. Достаточно такого объяснения?
— Достаточно. — Грант выпрямился и еще раз обвел взглядом лица судей. — Есть ли возражения у Верховного Координатора?
— Те же, что у господина Доусона, — отозвался Лафонтен. — Но для основательного протеста этого недостаточно.
Грант кивнул, окончательно утверждая принятое решение.
…Розье пересек зал и остановился перед судейским столом, напряженно выпрямившись, сцепив за спиной руки и глядя куда-то поверх голов. Слушая вердикт, он не шевельнулся и не изменился в лице, даже когда прозвучали слова окончательной формулы обвинения — «Вина Ваша доказана». Наверно, только в эти минуты Лафонтен окончательно решил для себя, что Валера к его рождению отношения не имеет никакого.
— Вы намерены оспорить решение?
Традиционный вопрос, который судьи задают равным себе.
— Нет, — отозвался Розье и спросил: — Я… могу узнать, сколькими голосами принят вердикт?
— Семью при одном воздержавшемся, — произнес Грант. — Это имеет какое-то значение?
— Семью… — тихо повторил Розье. — Нет, уже не имеет.
— Приговор будет приведен в исполнение завтра утром, — подводя черту всему сказанному, произнес Грант. — Заседание окончено.
Розье увели. Судьи разошлись, кто молча и в одиночестве, кто — продолжая вполголоса обмениваться мнениями. Лафонтен поднялся с места, когда в зале остались только он и Грант.
Первый Трибун, взглянув в его сторону, заметил:
— Вы недовольны нашим решением.
— Разве я сказал, что недоволен?
— Не сказали. Я вижу.
— Я недоволен не вами, Деннис. Мне просто не нравится такое стечение обстоятельств. И второй раз за четыре дня присутствовать при казни… Извините, если кажусь чересчур усталым, но это действительно не вызывает у меня энтузиазма.
— Я понимаю, — тихо сказал Грант. — Но на сей раз оставлять дело неоконченным нельзя.
— Поэтому я не стал оспаривать ваше решение. До свидания, Деннис. До завтра я здесь не появлюсь.
*
Утро выдалось тихим и светлым, но бессолнечным. Лафонтен приехал в штаб-квартиру еще затемно, и оставшееся до рассвета время провел у себя в кабинете. Долго задерживаться на рабочем месте он сегодня не мог — нужно было поскорее отправиться в клинику. Плановое обследование, сказал Роше. Но на сердце у Лафонтена было неспокойно. Странно, он уже привык думать, что здесь для него не может быть ничего неожиданного, но ошибся.
Необходимость снова становиться свидетелем убийства, хоть оно и называлось казнью, лишь ухудшала его настроение. Он думал отказаться, но счел, что отказ привлечет лишнее внимание. А ему сейчас достаточно взглядов, которыми время от времени обжигал его Деннис Грант.
Закончив разбирать срочные письма и донесения, он поднялся из-за стола, ушел к приоткрытому окну и достал сигарету. Ему хотелось просто ненадолго отвлечься от мыслей о делах, но отдых этот оказался прерван самым неожиданным образом.
За дверью кабинета послышались возбужденные голоса, потом щелкнул сигнал внутренней связи.
Лафонтен подошел к столу и нажал кнопку: