— Время?..
Он стянул с себя пиджак и снова опустился на подушки. Дана подошла, села рядом. Привычно подсунула ему под локоть свернутую подушку, расстегнула рукав.
— Дана, — произнес он строже. — Как вы сюда попали?
— С разрешения Первого Трибуна.
— Что вы ему сказали?
— Они устроили перерыв — на отдых и обед. Я подошла и сказала, что вам тоже уже пора обедать. Он ответил — вот вы этим и займитесь, вы лучше знаете его вкусы. Дал час времени.
— И все? Никто не возразил?
— Ченг попытался протестовать, но Грант быстро его заткнул.
— Боже мой, ну и выражение! — вздохнул Лафонтен.
— Соответствует ситуации, — фыркнула Дана, перетягивая ему руку жгутом. — Нужно было видеть физиономию Ченга, когда Грант ему заявил: такая мелочность вредит вашему имиджу претендента на высшую власть! На что именно он намекал, я не знаю, но Ченг просто позеленел. И, по-моему, перетрусил. А потом совсем заткнулся.
Лафонтен невольно улыбнулся, слушая пересказ конфликта. И только поморщился и задержал дыхание, когда игла вонзилась в его руку…
— Вот и все, — сказала Дана, убирая шприц. — Посидите еще немного, и можно обедать.
Он молча смотрел, как она накрывает стол на две персоны. Дана знала не только его вкусы, но и состав его диеты, хотя бы изображать отсутствие аппетита не придется… Однако, интересную логику явил вдруг Грант — находиться в рабочем кабинете нельзя, телефонами пользоваться нельзя, а обедать в обществе ушлой и разговорчивой секретарши в комнате без микрофонов можно?
А Дана до сих пор не поинтересовалась, за что его лишили власти и держат под арестом. Неужели ей все равно?
Но сев к столу напротив него, Дана осторожно, с мягкой серьезностью, спросила:
— Месье Антуан, может быть, вы расскажете, в чем дело? Из-за чего начался весь этот шум?
— Разве вы не слышали? — отозвался он, придвигая тарелку. — Нарушение присяги и превышение полномочий.
— В чем?
— В деле о генераторе.
— Генератор уничтожен. Какая теперь разница?
— Разница есть. Была еще одна копия расчетов, сделанных изобретателем генератора.
— Была?
— Да. А теперь ее нет.
— Так из-за этого весь шум? Потому что вы никому не показали этой копии? Месье Антуан, это же абсурд!
— Не такой абсурд, как может показаться, — отозвался он, отвлекшись от еды. — У всего есть обратная сторона, Дана. Помните параграф Устава о предметах и явлениях, способных угрожать существованию или сохранению тайны Ордена? Этот чертов генератор вместе с чокнутым изобретателем попадает под определение по всем пунктам.
— Вы же не хотели ничего плохого. Даже наоборот.
— Я-то знаю, чего я хотел. Только вот Устав моих благих желаний не предусматривает. Его положения основаны на том, что человеку предвидеть все последствия своих поступков не дано, а стало быть, и принимать такого масштаба решения единолично нельзя.
— Но ведь бывают исключительные случаи?
— Сколько угодно. Но предусмотреть все их варианты в Уставе невозможно.
— Боже мой, какие сложности! — нервно поежилась Дана.
— Да, все очень непросто. Было даже присловье — «Гроссмейстер не может нарушить Устав дважды». Потому что первое же нарушение отнимает право на этот титул. Это тоже защита — если человек по-настоящему верит, что прав, он пойдет и на такую жертву. Если же нет…
— Значит, вы верили, что правы, — сказала Дана. — Но, черт возьми, вы же могли просто запретить им рассматривать это дело таким образом! Ваш авторитет…
Он остановил ее повелительным жестом:
— Да, мой авторитет очень велик. Тем более нужно остерегаться резких движений. Грант уже не мальчик-ученик, и его влияние не меньше моего. Любое серьезное столкновение между нами повлечет раскол в руководстве Ордена. Это катастрофа для организации и неминуемая гибель для одного из нас.
— Вы говорите так уверенно… Такое уже бывало прежде?
— Конечно, бывало, — печально усмехнулся Лафонтен. — Наша история насчитывает многие века. За столь долгий период можно накопить любой опыт. Два короля не могут править страной. Кто-то возьмет верх, а проигравшего обвинят в покушении на единство Ордена и казнят. Вот и все. Но такой конфликт может обескровить Орден настолько, что на восстановление уйдут годы, если не десятилетия. Чтобы такого не случилось, кто-то должен уступить. Ну, а поскольку Устав нарушил я, то и уступить следует мне.
— Но почему вообще кто-то должен уступать? Может быть, Трибунал согласился бы с вами, если все правильно объяснить?
— Трибунал не согласился. А заявление с полным объяснением всего, что произошло, я уже сделал.
— Заявление? — удивилась Дана. — Зачем? Пусть бы сами доказывали, кто прав.
— Кому доказывали, Дана? Нет над нами никого, ни судьи, ни прокурора. Некого убеждать и обманывать, кроме самих себя.
Дана со вздохом покачала головой. Видно было, что все это ей не по душе. Лафонтен улыбнулся, следя за выражением ее лица. Спросил:
— Дана, вы знаете, как звучит присяга Высших Стражей?
— Я знаю, что она отличается от общей, но не помню весь текст.
— Он висит на стене, между шкафом и окном. Вы просто не обращали внимания.
Она отложила салфетку, встала из-за стола и подошла к стене. Нашла взглядом рамку, в которой был красивым старинным шрифтом набранный текст. Прочитала, задержавшись на последних строках.
— «Если же волею судьбы или собственной страсти отступлю от сказанного, то не унижу себя бегством от правосудия…» — Она оглянулась. — Так в этом все дело?
— Да, в этом.
Дана вернулась к столу и снова села:
— Значит, что же получается? Неважно, хотите вы добра или нет, все равно остаетесь виноватым? Ничего себе справедливость!
— Нет никакой справедливости, Дана. Это, как и многое другое, вопрос точки зрения. То, что я скрыл от Трибунала настоящий уровень исследований Крамера, когда решалась судьба Джека Шапиро — это справедливо или нет? Я ведь, по сути, сделал то же, что он — воспользовался своим положением, чтобы распорядиться открытием по своему усмотрению. Это было одним из первых пунктов предъявленных ему обвинений. И мне этого не простят.
— Нет, — недоверчиво выпрямилась Дана. — Они не посмеют так с вами поступить!
— Надо, чтобы посмели, — ответил он. — Иначе грош цена таким судьям.
Она сникла. Подумала немного.
— Но тогда, может быть, вообще не стоило все это затевать? Решали бы все вопросы коллективно.
Лафонтен призадумался, подыскивая подходящий пример.
— Дана, вы читали эту книгу… о маленьких человечках и Кольце Всевластья?
— Конечно, — слегка удивилась она. — Правда, не думала, что вы ее читали.
— Мой сын в свое время был просто без ума, а мне стало любопытно, чем он так восторгается. Надо отдать должное таланту этого англичанина… Так вот, то, о чем мы говорим — такое же Кольцо. Оно искушает, обещая силу и власть. На деле же сеет только смерть и разрушение. Но искушение очень сильно. И чем меньше людей в курсе дела, тем лучше. Понимаете, что я хочу сказать?
— Понимаю, — кивнула она. И почти сразу с досадой пристукнула рукой по краю стола. — Но азиатская группа! Они столько времени ждали, когда вы наконец споткнетесь. И теперь набросятся на вас, как шакалы! Кто-кто, а Ченг такой возможности не упустит!
— Пусть набрасываются, — пожал плечами Верховный, отодвигая тарелку и протягивая руку за бокалом с минеральной водой. — Мне все равно.
— Вы как будто знаете, что будет дальше. Но Трибунал все еще заседает, и неизвестно, до чего они могут договориться.
— Можно сказать, что знаю. С учетом сказанного в моем заявлении, у них только два пути. Либо признать, что я был прав и мои действия соответствуют исключительной ситуации, либо поддержать выдвинутое Ченгом обвинение.
— В этом случае они могут лишить вас титула?
— Просто так, своим волевым решением — нет. Не в таких обстоятельствах. Думаю, Ченг будет добиваться открытого суда.
— Что значит открытого?