— А вы считаете наше решение справедливым?
— Неважно, что я считаю. Я сказал, что приму любое ваше решение. Вы решили, я повинуюсь.
Грант покачал головой и тоскливо усмехнулся.
— Ченг настаивал на немедленном разбирательстве. Он считал, что иначе вы успеете собрать своих сторонников, и разразится скандал. Я согласился. Но время собрать «группу поддержки» у вас все-таки было… и вы им не воспользовались.
— Верно.
Грант посмотрел на него, ожидая продолжения. Не дождавшись, снова заговорил сам:
— Сколько нелепых совпадений в этом деле! И с фотографией у Розье, и с этой комбинацией с Бессмертными…
— Совпадение было единственное, Деннис. С фотографией. Остальное — намерение и расчет.
— Что? Откуда вы..?
— Розье спровоцировал утечку информации о заговоре, чтобы привести его к провалу и внутреннему расследованию в Ордене. Он сам мне признался, в том разговоре перед судом. Я не сказал вам сразу… Простите.
Грант смотрел недоверчиво:
— Розье нужен был провал заговора? Но зачем? Чего он добивался?
— Провоцировал меня на нарушение присяги. Следует отдать должное, это ему удалось. Ну, а подкинуть нужную информацию Ченгу было уже делом техники.
— Дьявольщина!.. — выдохнул Грант. — Я уничтожу этого сопляка!
Лафонтен бросил на него быстрый взгляд и снова отвернулся.
— Мне казалось, вы его любите.
— Это не оправдание, — с холодной злостью произнес Грант. — Мало того, что он бесстыдно воспользовался моими чувствами, он еще осмелился угрожать жизни и чести человека, которого…
Он осекся. Лафонтен посмотрел на него, чуть приподняв бровь:
— Вы хотели еще что-то сказать?
— Ничего, — обращая взгляд в сумерки за окном, отозвался Грант.
— Если вы его убьете, Деннис, вы тем самым признаете свое поражение. Есть наказания и поинтереснее. — Он отвернулся и медленно (идти все еще было тяжело) направился к дверям второго этажа.
— Месье Антуан, — начал было Грант, но тот, оглянувшись, перебил:
— Да, кстати, Деннис. Вы обратили внимание на фразу Ченга насчет одной переменной в формуле?
— Я слышал ее. А что?
— Во-первых, на основании того, что написано на этом листе, нельзя сделать никаких выводов о действенности формулы. Во-вторых, в этой формуле две части. Упомянутая переменная входит во вторую часть. А на предъявленной вам странице уместилась только первая.
Лицо Гранта не выражало ничего, кроме недоумения. Сначала.
— Чертов. Мерзавец, — выдавил наконец Первый Трибун.
Лафонтен невесело хмыкнул и, отвернувшись, пошел прочь, назад к пока еще своему кабинету.
*
Приемная была пуста, дверь в кабинет открыта. Он переступил порог, ощущая себя вернувшимся из очень далекого путешествия; сразу заметил покойно горящие индикаторы на оживших телефонах — символ восстановленных полномочий, свое оружие и сотовый телефон на столе.
И Дану. Она стояла у окна, там, где любил стоять, размышляя, он сам.
Едва он вошел, она бросилась бегом навстречу и обняла, повиснув у него на шее.
Ему ничего не оставалось, кроме как возвратить объятие, погладив ее по спине свободной рукой.
— Дана…
— Все хорошо? — спросила она, не разжимая объятий. — Ведь все обошлось, правда?
— Не совсем.
Она отстранилась — ровно настолько, чтобы взглянуть ему в лицо.
— Отставка. Не сейчас, но скоро.
Дана беззвучно ахнула. Он осторожно, кончиками пальцев, стер с ее щеки слезинку и грустно улыбнулся:
— Твой герой теряет остатки былого величия.
Она улыбнулась, прикусив задрожавшую было губу. Сказала:
— Вы ведь были против романов с секретарями?
— А разве у меня еще есть секретарь?
— Есть, — сказала Дана, сморгнув слезы. — И все еще ждет ваших распоряжений.
— Тогда я прикажу подать мою машину и проводить меня домой.
Она кивнула:
— Сейчас?
— Через пятнадцать минут.
— Хорошо… Простите, можно мне отлучиться на несколько минут? Я не задержусь, это в самом деле ненадолго.
— Хорошо, — в свою очередь согласился он.
Оставшись один, он подошел к своему столу и сел. Убрал в верхний ящик пистолет, спрятал в карман телефон. Разумеется, ни о какой работе сегодня уже речи не было.
За долгую жизнь он привык быть на виду, но сейчас ощущение, что на него постоянно обращены чьи-то взгляды, стало нестерпимым. Хотелось поскорее попасть домой и скрыться, наконец, от неотвязного внимания.
Стук в дверь вызвал в нем волну глухого раздражения. Ну кто там еще?
— Войдите!
Дверь открылась, пропуская Джозефа Доусона.
— Прошу прощения, господин Лафонтен. Я не помешал?
— Нет. Слушаю вас, господин Доусон.
Доусон остановился посередине кабинета, показывая таким образом, что не займет внимание Верховного надолго.
— Еще раз прошу прощения… Не могли бы вы ответить на один вопрос?
— Какой?
— При последнем разговоре со мной… вы уже знали, как могут обернуться обстоятельства?
— Не понимаю, о чем вы.
Доусон покачал головой и вздохнул, будто набирая воздуха перед прыжком в воду.
— На этом заседании практически заново разбирали все дело с заговором и приключениями вокруг генератора. И меня прихватили, я же снова много всего нарушить успел. Но вдруг выяснилось, что я ни шагу не делал без согласования с вами. А последний рапорт я, оказывается, сам принес, потому что собрал нужную информацию и сопоставил неясные до сей поры намеки. Конечно, все возможные претензии ко мне тут же снялись… Но я-то знаю, что все было не так!
Разумеется, все было не так, мысленно съязвил Лафонтен. Вот только благодарственных излияний и не хватает для украшения сегодняшнего вечера…
— Чего вы ждете от меня, господин Доусон? Признания в благородном самопожертвовании во имя ближнего? Не тратьте попусту свое и мое время.
— Вы не ответили на мой вопрос.
— Неужели? Общение с вашим назначением не пошло вам на пользу. Вы тоже начали воображать себя единственным, кто способен на душевные порывы.
Доусон еще больше помрачнел, и Лафонтен с мстительным удовлетворением закончил:
— Я не нуждаюсь ни в защитниках, ни в сочувствующих, господин Доусон. Это, надеюсь, понять легче, чем мотивы моих решений?
— Но я не…
— Другого ответа вы не получите. И покиньте меня немедленно.
— Да… конечно. Еще раз прошу прощения.
Снова оставшись один, Лафонтен встал из-за стола и ушел в свою комнату — одеваться. Если где и можно искать уединения, то не здесь. Еще одного визита кого-нибудь из «заинтересованных лиц» он просто не вынесет. К черту!
Вернувшись в кабинет, он достал из ящика пистолет — и остановился, глядя на оружие в одной руке и золотой перстень на пальце другой.
До собрания Региональных Координаторов осталось две недели.
Зачем ему эти две недели? Зачем само собрание с торжественными речами, смесью фальши и искренности, с подспудным ощущением собственного унижения — оттого, что не своей волей пришлось уйти?
Почему прямо сейчас не поставить точку в затянувшейся истории?
Нет, оборвал он себя. Раньше надо было думать о точке. Неделю назад это был бы выход отчаяния, сейчас — только выплеск больного самолюбия.
Оставлять о себе такую память он не хотел.
Он привычно сунул пистолет за пояс брюк, застегнул и поправил пиджак и пальто. Вышел из кабинета и закрыл за собой дверь.
========== Глава 16 ==========
Дом встретил его желанной тишиной и покоем.
Время было еще не позднее, но он устал настолько, что не хотел ни разговаривать с кем-то, ни даже думать. Но, если прежде усталость отгоняла боль, притупляя ощущения, то на сей раз, кажется, сама была болью. Любое движение давалось с трудом. Как-то вдруг особенно остро стала ощущаться боль в ноге — невозможно ступить. И исколотые выше локтей руки обжигало прикосновение даже тонкой ткани.
Голода он не чувствовал, но поужинать Дана его уговорила — глотать лекарства на пустой желудок не стоило. Однако на том долгий день и закончился.