— Ничего. Да, политика — грязь, это ни для кого не новость. Но кто-то должен делать и грязную работу.
— Месье Антуан, я слышала и другие разговоры… Скажите, почему вы решили все обставить именно так? Я понимаю, почему вы поддались Гранту, но азиатской группе вы разве не могли дать отпор?
Нельзя сказать, что этот вопрос застал его врасплох.
— Нет, не мог. Политика политикой, но отрицать очевидное и лгать в ответ на прямо заданный вопрос я не стану даже Ченгу. Другой разговор, что ситуацию, в которой пришлось отвечать на прямо заданный вопрос, я тоже создал сам.
Дана смотрела по-прежнему вопросительно и непонимающе.
— Вы таким образом хотели закончить историю с генератором?
— Эту историю нельзя закончить. Можно ограничить доступ к информации, можно уничтожить лишние бумаги, но сказанное слово останется сказанным.
— Но тогда ради чего?..
— Потому что слишком опасно бросаться в такие дела очертя голову, да еще с подачи какого-то маньяка. — Он докурил сигарету и новую пока доставать не стал. — Возможность того, что в тайну посвящен еще кто-то, кроме непосредственных участников заговора, я учитывал с самого начала. Чтобы управлять ходом событий, нужно было нащупать эти скрытые связи и понять намерения. Задача сложная, но решаемая — при наличии времени. А времени у меня как раз и нет… Тогда мне пришло в голову в случае конфликта не пытаться его сгладить, а наоборот, сделать как можно острее. И добавить к столкновению интересов еще и конфликт личных симпатий и убеждений.
— Личных симпатий? — сузила глаза Дана. — Это про ваше заявление в Трибунал? Судя по обрывкам разговоров, которые мне удалось подслушать вчера и сегодня, оно стало причиной очень горячих споров.
— На это я и рассчитывал, когда его писал. Я хорошо знаю Денниса Гранта, Дана. Он далеко не так хладнокровен, как можно подумать, видя его только на официальных приемах и заседаниях, и личные привязанности значат для него очень много. Я знаю, что решения он всегда принимает сам, и настоит на своем, даже если я буду возражать. Но он считает меня своим учителем. И моя готовность встать на пути некоего начинания даже ценой собственного положения в Ордене сразу придаст в его глазах негативный смысл этому начинанию. Разумеется, знать заранее, что инициатором конфликта окажется Лао Ченг, было невозможно, но это оказалось к лучшему. Ты сама рассказала, что в Ордене вот-вот разразится буря. Зная Гранта, я вполне представляю ее последствия, и для Ченга лично, и для позиций азиатской группы.
— Вчера вы ничего этого не говорили, — тихо заметила Дана.
— Вчера у нас было слишком мало времени. Да и не хотелось все это вслух обсуждать.
— Вы думали, что нас все-таки могут подслушать?
— Нет. Просто… не знаю, может, боялся спугнуть удачу?
— Да, удачу… Воспользоваться случаем умерить аппетиты Ченга, не допустить раскола Ордена — да, все верно и все прекрасно. Но неужели нельзя было сделать то же иначе? Это же был безумный риск! Так подставлять себя под удар…
Он покачал головой:
— Риск есть там, где не видно конца пути. Где достижение цели зависит от каждого слова и каждого шага. Это — риск. А когда все игры закончены, и ничего нельзя ни изменить, ни отменить — риска нет.
— А возможность самому назвать преемника? Вы могли лишиться ее — разве это не риск?
Он улыбнулся, снова про себя одобрив ход ее мысли:
— Ну, во-первых, факт превышения власти в отдельном случае не отменяет распоряжений, сделанных раньше. А во-вторых, есть такая замечательная вещь, как согласие с вердиктом. Если я даю такое согласие, то тем более все мои пожелания остаются в силе.
— Вот как, — проговорила Дана задумчиво. — То есть все идет, как надо… Странно, вчера мне так не показалось. И совсем не похоже было, что вы только проводите очередную политическую рокировку.
— Ничего не идет, как надо, — произнес он, обращаясь скорее к себе, чем к ней. — Все идет, просто как идет. Не знаю, хорошо или плохо. Позже будет видно. А проведение политической рокировки… То, что все было спланировано и ожидаемо, не делает удар безболезненным. Но если созданное мной обращается против меня — значит, большего я и не стою.
Он замолчал, не желая продолжать эту тему. Сказано и так очень много, хотя что-то скрывать от Даны он не видел смысла.
Она помолчала тоже, потом качнула головой и сказала серьезно:
— Еще ничего не кончено. Продолжение будет… Вот тогда и увидим, против кого обращается созданное вами.
Он пожал плечами:
— Еще новости есть?
— Пока нет. — Дана молча смотрела на огонь в камине, потом невесело хмыкнула: — А я здорово перетрусила вчера!
Лафонтен приподнял бровь:
— Тебе угрожали?
— Да нет. Никто меня не трогал, даже не спрашивали ни о чем. Хотя я бы в такой ситуации секретаря в первую очередь за шкирку взяла… Я вспомнила, как читала историю Ордена. Там попадались весьма мрачные сюжеты.
Она всегда любила такие беседы — начинавшиеся экскурсами в историю и кончавшиеся уроками сегодняшней политики. И ученицей, несмотря на неприязнь к этой самой политике, была весьма способной.
— Какие же страницы нашей истории напугали тебя вчера?
— Разве это не очевидно? Жизнеописание Владислава Малиновского.
— Признаться, не вижу очевидности. Хотя, если рассматривать эту историю в том виде, в каком она изложена в официальных Хрониках…
Дана покачала головой:
— Ненавижу эти официальные версии — в них всегда полно вранья! Но в чем неправда здесь? Малиновского изображают чуть ли не образцом самопожертвования ради великой цели. Все ведь так и выглядит — Гроссмейстер дал обвинить себя в отступничестве и убить, чтобы вывести на чистую воду заговорщиков и не допустить разрушения Ордена.
— Я бы не стал называть официальную версию враньем, — заметил Лафонтен. — Просто рассказ о событиях постфактум выглядит иначе, чем взгляд на них же изнутри. Что до Малиновского, то не нужно излишних восторгов. И не нужно навешивать на него нимб святого.
Дана передвинулась и села поудобнее, обхватив колени руками.
— Как же было на самом деле? Ну, то есть изнутри событий?
Лафонтен достал сигарету, пощелкал зажигалкой.
— Малиновский пробыл Гроссмейстером всего год. Принимая этот титул, он знал, что вокруг него творится неладное. Но надеялся справиться с ситуацией. Потом он узнал о заговоре. Узнал, кто за всем стоит…
— В Хрониках говорится, что это был последний заговор с участием руководителя Службы безопасности.
— Да, именно так. Выход силовых структур из-под контроля — ситуация особая, это действительно угроза существованию Ордена, которую очень и очень сложно устранить. Малиновскому пришлось иметь дело именно с такой угрозой. Больше того, в некий момент он начал сомневаться в том, что может доверять в этом деле Трибуналу.
— И решил устранить проблему сам?
— Сложность была в том, что его знание о заговоре держалось в большой степени на догадках и интуитивно нащупанных связях. Формальных доказательств, которые можно предъявить открыто, у него не было. Он решил получить эти доказательства из первых рук. Вызвал шефа Службы безопасности на разговор и дал понять, что знает все о заговоре и намерен предать сведения гласности. А когда тот, поддавшись на провокацию, схватился за оружие, выстрелил первым. Разумеется, он позаботился о том, чтобы у разговора были свидетели. Трое… Но никто из них не дожил до следующего утра. А вот кому обвинить в происшедшем самого Малиновского — нашлось. И когда он все-таки сделал заявление в Трибунал, то оказался там не обвинителем, а Отступником. Помнишь, я говорил про открытый суд? Его может потребовать не только обвинитель, но и обвиняемый.
— Малиновский потребовал открытого суда?
— Да. И на суде объявил, в чем в действительности состоит его преступление, и потребовал соответствующего вердикта и расследования. Доказать свою невиновность ему было по-прежнему нечем, но ему было важно, чтобы его услышали. Своего он добился, только от смертного приговора это его не спасло.