Сложнее обстояли дела с членами Трибунала. Конечно, с ними Лафонтену уже приходилось иметь дело, но исполнитель вердиктов — одно, шеф Службы безопасности — другое. Первый только выполняет приказы, второму не приказывают, пока не выслушают его мнение. Эту разницу в отношении Лафонтен почувствовал сразу.
Определенно симпатию ему выказал только Второй Трибун, итальянец Антонио Маретти, возможно, потому, что они с Верчезе были старыми друзьями. Японца Омато Нураками вообще сложно было понять, до того он был не-европейцем. Да и Третьим Трибуном он стал совсем недавно, присмотреться к нему времени не было…
Что действительно насторожило Лафонтена, так это открытая неприязнь, которую выказал ему Первый Трибун Жак Дюссо. Да, выполняя особые поручения, он дважды настаивал на собственных решениях, которые не совпадали с мнением Дюссо; да, были и другие спорные моменты. Однако в свое время против его назначения Первый Трибун протестовать не стал и сомнений в его профессионализме не заявил. Зачем же тогда было сейчас так явно демонстрировать неприятие? Это в любом случае предстояло выяснить…
*
Службой безопасности Лафонтен руководил девять лет, успев добиться уважения многих и заставить бояться себя тех, кому понятен был только язык силы. За годы руководства «Торквемады» Верчезе Служба безопасности начала приобретать репутацию, сходную со славой испанской инквизиции, хотя никаких особых жестокостей за ней и не водилось. Лафонтена такое положение вещей вполне устраивало. Недостаток хитрости и изворотливости Верчезе ему с лихвой возмещали логика и умение даже улыбку вежливости сделать мрачной и зловещей так, что собеседники начинали придвигаться к стенам.
Немудрено, что эта его улыбка скоро стала внушать страх не меньший, чем открытое недовольство. Он очень скоро привык к впечатлению, которое производил даже на высокопоставленных Наблюдателей — при его появлении на собраниях и приемах мгновенно наступала тишина. Его это не смущало, скорее, забавляло.
Как-то в случайно услышанном разговоре он уловил интересное сравнение — что он носит свою репутацию, как королевскую мантию — и мысленно иронически поаплодировал удачному определению. Хотя сказано это было не как комплимент, а с досадой: ну когда же этого наглеца поставят на место?
О том, что у него есть не только доброжелатели, Лафонтен знал и воспринимал это, как неизбежную составляющую успеха. Мнение тех, кто видел только внешний блеск и случайный взлет на репутации семьи и нужных связях, стоило немного. Те же, у кого хватало проницательности не обманываться внешней шелухой, видели и понимали куда больше, и Лафонтен это понимание видел в людях безошибочно.
Служба безопасности была одним из двух силовых подразделений Ордена. Вторым являлась спецгруппа, непосредственно подчинявшаяся Верховному Координатору, но она была малочисленной и действовала только в экстренных случаях. Служба же безопасности присутствовала везде — при каждой региональной штаб-квартире, в каждом крупном городе. И руководитель этой службы должен быть безоговорочно лоялен руководству Ордена. Выпускать такую структуру из-под контроля было нельзя ни при каких обстоятельствах. История Наблюдателей хранила эпизоды, когда одной лишь волей руководителя Службы безопасности менялось все руководство Ордена. Поэтому и считалось, что шефу Службы безопасности лучше быть далеким от интриг и сложных игр солдафоном, чем тонким политиком.
Лафонтен недалеким солдафоном не был.
Он умел и эффектно появляться в собрании, и оставаться незамеченным; мог улыбаться и вести светскую беседу, будто бы незначимыми вопросами вытягивая из собеседника то, о чем тот не рассказал бы напрямую; не любил лгать, но мог без усилий обмануть детектор лжи. Он никогда не шел на сделки, не поддавался на уговоры и не уступал авторитетам. Это было делом принципа — достаточно отступить один раз, и тщательно выстроенный образ рухнет.
Единственным, с кем Лафонтен никогда даже не пытался играть ни в какие подковерные игры, был Верховный Координатор Альфред Берк. И эта честность тоже была делом принципа.
Отношение к своей персоне среди орденских руководителей разных уровней Лафонтен знал и при нужде умел извлекать пользу из этого знания. Кое-кто вообще считал, что Берк играет с огнем, допуская к такой власти человека, которым практически невозможно управлять. Но похоже, что последним, кого заботили подобные опасения, был сам Берк.
В этом ли крылись причины неприязни Первого Трибуна Жака Дюссо, Лафонтен так и не мог для себя решить. Лишь однажды ему удалось немного приоткрыть эту тайну. Перед совещанием Региональных Координаторов, он, проходя мимо неплотно притворенной двери одного из залов, услышал обрывок разговора Берка и Дюссо.
«…так было бы лучше, Альфред. Поверьте, не бывает дыма без огня. Вы очень рискуете».
«Не вижу никакого риска, Жак. Или у вас есть что-то конкретное?»
«Когда появится что-то конкретное, будет уже поздно. Это Служба безопасности, черт возьми! Бросьте, Альфред, вы же понимаете, о чем речь. Временами я его просто боюсь».
«А вы не бойтесь, Жак. Он не уважает тех, кто его боится…»
Больше он ничего не услышал, но даже этих фраз было достаточно, чтобы задуматься. Берк сказал правду, он не умел совмещать уважение с ощущением чужого страха, а чутье на страх у него было волчье. Но Дюссо не из тех, кого можно напугать зловещей улыбкой. Если он боится — на то есть основания, достаточно веские и достаточно материальные. Но как узнать, какие именно?
Забот, между тем, хватало и без подозрений в адрес Первого Трибуна. Случалось всякое; Наблюдатели тоже люди, и далеко не у каждого достанет сил следовать принципу «умри, но тайну сохрани». Разного рода интриг и конфликтов в Ордене бродило не меньше, чем в любом другом человеческом сообществе. Не единожды Лафонтену приходилось вспоминать наставления Верчезе, а то и обращаться за советом к нему самому, чтобы вернее ориентироваться в запутанных ситуациях. Именно Верчезе он считал своим единственным настоящим учителем в Ордене.
Только одному совету он не следовал — «Не суди». Конечно, все было сказано верно — нужно оценивать ситуацию. Но после того, первого дела, ему не удавалось оценить ситуацию, не составив прежде мнения о человеке. Он был уверен, что нельзя приносить жизнь в жертву только принципу, а значит, и помнить нужно о многом кроме буквы Устава. И от агентов Службы всегда требовал того же: думать головой, а не параграфами инструкций.
Жизнь, между тем, шла своим чередом, не вращаясь только вокруг штаб-квартиры Ордена. Месье Антуан де Лафонтен в парижском обществе и ученых кругах был известен вовсе не умением выслеживать скрывающихся беглецов и стрелять без промаха. От любых склок и конфликтов он уходил, от руководящих должностей отказывался, ссылаясь на природный индивидуализм и неумение организовать чью-то работу кроме своей. В конце концов, лучший способ скрывать тайную жизнь — это не давать ей пересекаться с жизнью мирской.
Его сын, Арман, незаметно, как всегда бывает, вырос и повзрослел. Направление учебы выбрал сразу и без колебаний, остановившись на сфере финансов и управления. Ни академические науки, ни государственная служба его не привлекли. Лафонтен наблюдал за успехами сына, ничего тому не говоря, но про себя радуясь грядущей возможности передать ему полностью управление семейным бизнесом, свое участие в котором он свел до необходимого минимума.
Поступив в высшую школу, Арман объявил о намерении вступить в Орден. Заодно сказал, что встретил девушку своей мечты и хочет на ней жениться, немного погодя, когда она достигнет совершеннолетия.
Первое Лафонтен воспринял, как должное. Второму удивился, насколько вообще был способен удивляться сюрпризам, регулярно преподносимым своенравным отпрыском. Но спорить не стал. Рановато, на его взгляд, было мальчику заводить семью, но не лезть же с авторитетным мнением, не присмотревшись…