— Такие подарки дарят невестам. Вы делаете мне предложение?
Он вопросительно приподнял бровь:
— Почему мне кажется, что я уже получил отказ?
— Вам не кажется, — тихо отозвалась Дана. — Не хочу быть охотницей за наследством, охмурившей богатого старика.
Он улыбнулся:
— Тот, кто знает этого старика, никогда такого не подумает. К тому же, в нашем роду жены не наследуют семейный капитал. Это давняя традиция. Но имя свое я могу тебе дать.
— Не надо. Пусть все остается, как есть.
— Тебя так заботит мнение света?
— Меня не заботит мнение ос, но это не значит, что я буду совать руки в осиное гнездо. Имя — не просто запись в документах. Тем более такое, как ваше.
Нет, надо было познакомить ее с сыном, и особенно с его женой.
— Что ж… Воля твоя. Но подарок все-таки прими и носи. Не прячь.
Она снова посмотрела на кольцо. Улыбнулась и кивнула.
Мягкая мелодия, как будто витавшая в воздухе, стихла и сменилась другой; Дана перестала улыбаться, как будто припомнив что-то свое.
Лафонтен мягко тронул ее руку:
— Дана?
— Помните эту музыку? — спросила она, не поднимая глаз. — Вы тогда первый раз меня взяли на прием, в офис японской корпорации, где Марико Тагава… Я еще волновалась, чуть не до слез, а вы меня успокаивали… Помните?
— Музыку, признаться, нет. А твое волнение помню. Ты браслет все теребила, пока он не расстегнулся, и никак не могла потом застегнуть.
Она хихикнула и снова ненадолго притихла. Оглянулась на освещенный матовыми лампами зал ресторана.
— Это место для вас что-то значит?
— Ничего. Просто красивое место. А вот это… — он посмотрел в окно, за которым плескались городские огни. — Это — значит. Хотелось увидеть свой город, еще раз.
Последний раз, едва не сорвалось с языка. Чтобы не сболтнуть еще что-нибудь не к месту и не ко времени, он взял бокал:
— За тебя.
Дана подняла свой бокал и улыбнулась уже совсем легко и спокойно.
Так бывает во сне или в полустершихся воспоминаниях. Когда нет ни «вчера», ни «завтра», только все длящееся и длящееся «сейчас», в котором можно просто смотреть на городские огни, говорить обо всем и ни о чем, слушать музыку и смех, и в котором нет ни усталости от прожитого, ни тревоги о предстоящем…
Остановись, мгновенье, ты прекрасно!
…Дана осторожно тронула его руку:
— Месье Антуан, нам все-таки пора.
Он глянул на часы и на сей раз кивнул:
— Да.
Они вышли в тихий холл с панорамным окном. Дана остановилась, глядя на ночной Париж.
— Дана?
Она повернулась и глянула с неожиданной тревогой:
— Месье Антуан, я обидела вас?
Он даже не сразу понял. Обидела? Она?..
Она шагнула к нему, оказавшись совсем рядом. Несмело, совсем непохоже на себя, потянулась коснуться ладонью его груди, но удержала жест и только разгладила кончиками пальцев отворот его пальто.
— Я же понимаю, — проговорила чуть слышно. — Но я не могу. Просто…
Он наклонился и закрыл ей рот поцелуем. Отстранился, заглянул ей в лицо, в широко раскрытые темные глаза.
— Поедем домой.
*
Боль.
Огонь, в который превращается кровь, растекающийся по телу и обжигающий каждый нерв.
Багровая пелена, застилающая глаза…
В этом кошмаре нет времени, но понемногу кровавая муть начинает редеть, и он открывает глаза. Взгляд его фокусируется, размытые тени обретают очертания. Он видит блестящий металл и стекло — и капли прозрачной жидкости, мерно стекающие по тонкой гибкой трубке, гася огонь, вливая в его кровь желанную прохладу — и жизнь.
Окончательно придя в себя, он опустил глаза. Дана сидела на краю постели, зажав ладони между колен и глядя куда-то в сторону… От ее праздничного наряда осталась растрепавшаяся прическа-башенка — и искрящееся кольцо на пальце правой руки.
Кольцо.
Он вздохнул и пошевелился, и она тут же очнулась от задумчивости:
— Месье Антуан? Как вы?..
— Ничего, лучше.
— Хорошо, — всхлипнула она. — Я так испугалась.
Какая все-таки нелепость! Так ясно помнился вечер в ресторане, музыка, глаза Даны, сияющие и беззаботные, как прежде. И потом, в машине, она придвинулась к нему и положила голову на плечо… У него нехорошо ныло под сердцем, но он скорее согласился бы умереть на месте, чем спугнуть еще одно мгновение доверия и покоя.
И вот чем все закончилось. Видимо, даже двух глотков вина ему оказалось слишком много.
Глупость и нелепость!
Он поднял свободную руку, удивившись тому, что тело ему все еще повинуется, и коснулся кончиками пальцев щеки Даны:
— Прости. Мне так хотелось увидеть тебя счастливой.
Она улыбнулась сквозь слезы:
— Это самый лучший мой день рождения. — Поймала его руку, прижалась к ней щекой и губами.
— Потерпи, девочка, — сказал он совсем тихо. — Теперь уже недолго…
Она, вздрогнув, открыла глаза:
— Недолго? А как же… шесть месяцев? Ведь только три прошло!
— Не нужны мне эти шесть месяцев. Мне нужно дождаться собрания. Довести все до конца… и можно ставить точку.
— Вы не хотите задержаться… даже ради меня?
Он хотел улыбнуться, но не смог:
— Зачем? Лежать в постели и превращаться в пустую оболочку без воли и разума? Ты хочешь помнить меня таким? Или я хочу, чтобы ты меня таким помнила? Нет.
Она молча уткнулась лбом в его руку…
========== Глава 17 ==========
…Он сидел на скамейке в скверике за домом, глядя в низкое серое небо и сложив руки на поставленной между колен трости. Поза эта из просто привычной стала необходимой совсем недавно. Иначе ему не просидеть на скамейке без спинки и четверти часа.
Как быстро тают силы! А ведь ему только стало казаться, что еще есть, ради чего задержаться на этом свете.
Подошла Дана, одетая, как и он, в пальто с шарфом для холодного зимнего дня. Остановилась рядом:
— Месье Антуан, вы велели подать машину.
— Да, — отозвался он, поднимаясь на ноги. — Хочу съездить на кладбище.
— Можно мне с вами?
— Если хочешь.
Она улыбнулась:
— Куда вы, туда и я, — и добавила, посерьезнев: — Не хочу отпускать вас одного.
*
Машина остановилась возле ворот кладбища; Дана, выйдя и оглядевшись, передернула плечами на холодном ветру и плотнее запахнула воротник пальто.
— Не люблю кладбища.
— Смерть и не нужно любить, — отозвался Лафонтен, выходя из машины. Кивнул водителю: — Ждите здесь.
Дана взяла его под руку, и они вместе пошли по дорожке.
— Они не выглядят довольными, — хмыкнула Дана.
— Кто?
— Мальчики.
— Они всегда недовольны, когда я мешаю им делать их работу. Хотя на что мне сейчас охрана?
— Почему? — нахмурилась Дана. — Вы по-прежнему Верховный Координатор.
— Формально. Но на деле… Сейчас фактически я никто.
— Не говорите так.
— Говори — не говори, на самом деле так и есть.
Они миновали поворот и оказались перед рядом надгробий из темного мрамора.
— Мы пришли.
Дана выпустила его руку и пошла по дорожке, читая надписи на памятниках. Остановилась у последнего:
— Это она?
Лафонтен, подойдя, кивнул.
— Такая молодая…
Дана помолчала, потом спросила:
— Я похожа на нее?
— Ни в чем.
— Даже в том, что люблю вас?
Так откровенно свои чувства она обозначила впервые.
— Даже в этом. Ты умеешь любить и принимать. А она так и не смогла примириться с тем, что я и какой я.
— Вы как будто осуждаете ее.
— Нет. Я сам виноват в том, что она не могла жить без страха. А страх изматывает. В какой-то момент ей просто не достало сил для борьбы. — Он помолчал, потом повернулся к Дане. — Извини. Я хочу побыть один. Возвращайся к машине, я догоню.
Она кивнула и пошла назад по дорожке.
Лафонтен проводил ее взглядом и повернулся к могиле. Постоял молча, потом прошептал: