— Значит, я прав?
— Думаю, что да. Но прежде времени об этом говорить нельзя, даже между собой — если она даже случайно услышит об этом, это может убить ее саму, подавить ее дух.
— Но ведь…
— Не спеши. Я еще не все сказал. Здесь уместны оба объяснения. Так считаю не только я один. Верить или нет — выбирать тебе.
— О Небо… Так я влюблен в нее, потому что она меня исцеляет, или я получаю исцеление, потому что влюблен?
Встретившись взглядом с улыбающимся Хероном, Фарен провел ладонями по лицу.
— О, Херон. Я даже не думал, что когда-нибудь такие вопросы будут не давать мне покоя. Она единственная, кто сводит меня с ума своими невозможными и необъяснимыми выходками. Она невыносима в своем упорстве.
— Только невыносимые люди способны на невозможное.
Фарен с недоверием посмотрел на друга.
— Поверь мне, — коротко засмеялся Херон, — у меня тоже был такой друг. Я провел с ним все детство и отрочество, но до самой нашей последней встречи он оставался таким же невыносимым в своей целеустремленности, которая казалась мне неоправданным риском.
После недолгого молчания Фарен спросил:
— Вы так и не нашли его?
— Нет. Он потерян для всех нас, как и все его предшественники.
Флейта замолчала. Смех дриад на время стих. Сверху из самых высоких павильонов полилась песнь на эльфийском «Вечный огонь», которую Фарен услышал только здесь. Солнце стало червонно-золотым.
— Она скоро очнется.
Замечтавшись, молодой человек не сразу понял, о чем говорит эльф.
Херон степенным шагом направился к уединенному неосвещенному ничем, кроме заката, павильону. Фарен поднялся на ноги, с надеждой глядя на балкон павильона, будто Джайра могла там появиться с минуты на минуту.
— С ней должен быть кто-то рядом, чтобы она не навредила сама себе, — произнес эльф.
Ветер легко колыхал полупрозрачные занавеси, отсвечивающие в закатном свете всеми цветами радуги. Обрывками до слуха долетало пение на эльфийском, словно нисходящее с небес. Джайра обвела взглядом комнату. Веки все еще были тяжелы, все тело ныло от болезненной слабости, некоторые мышцы затекли от долгого напряжения. Все ее вещи были аккуратно разложены на столе и двух стульях, сама же она обнаружила на себе не привычную темную рубашку и охотничьи брюки, а шелковое одеяние, какие носят только эльфы. Все еще не в состоянии осмыслить обстановку, она попыталась сесть в постели, но тут же бок пронзило резкой болью, заставившей сжаться.
— Тебе еще нельзя двигаться.
Мягко ступая по мраморному полу комнаты, к ней подошел Херон, приподнял подушку и помог ей устроиться удобней.
— Ты?
— Рад, что ты меня помнишь, — улыбнулся эльф.
— Где я?
— В Эльфийских Княжествах. В Пристанище, что в Озерном Краю.
— Озерный Край?!
— Ты не ослышалась.
Превозмогая боль, Джайра встала с кровати, хватаясь за любую опору, и направилась к балкону. Понимая, что не остановит ее, Херон, поддерживая за локти, помог ей дойти до перил, оплетенных цветами.
Тяжело облокотившись о решётку, Джайра посмотрела на Херона и указала на его сверкающую лунным камнем диадему:
— А ты, значит…
— Князь этого княжества, — кивнул эльф.
— Так я и знала, — пробурчала Джайра. — И как мне теперь вас называть, ваше вашество?
Он широко улыбнулся.
— В силу нашего давнего знакомства зови меня просто Херон.
— Ага… Ну и паршивый же ты актер, Херон.
Эльф рассмеялся.
— Когда-то люди велись на это. Теперь уже не те нравы, что были прежде.
Джайра с восхищением созерцала открывшийся ее глазам простор Пристанища. Радующие глаз сочетания разного света умиротворяли душу. Эльфийское пение теперь было слышно лучше, и в нем она узнавала знакомую песню.
— Как я здесь оказалась?
— Тебя привезли сюда Фарен и Ксия три недели назад. Они едва успели…
— Три недели?!
Эльф кивнул.
— О девять кругов ада…
— Ты торопишься?
— Да, на главное торжество.
— Какое же?
— Турнир в Тааре, чтоб его съели пески времени. Я дала обещание рыцарям, — на недоумевающий взгляд Херона она пояснила. — Кровопийца дал им обещание.
— Да, наслышан об этом.
Усмехнувшись, она схватилась за рану от приступа судорог и нестерпимой боли.
— Больно? — сочувственно спросил Херон. — Рана будет болеть еще очень долгое время. Яд василиска очень сильно въедается в плоть. В твоем теле его больше нет, но тот вред, что он нанес, останется твоей слабостью на всю жизнь.