У дальней от входа перегородки стоял длинный стол и две лавки по обе стороны от него. Дерево на столешнице было начищено до белизны, но разделочными досками, видимо, не пользовались — она вся была покрыта мелкими и крупными зарубками от ножа.
Я вышла за ворота. Солнце в зените, значит уже не меньше часа. На небе ни одного облачка. Перед домом был большой загон из невысоких, забитых в землю столбов, и редких досок. В загоне были прекрасные белые овцы. Справа небольшой сарай, в котором говорили люди. Я пошла к нему. Навстречу мне вышла Иста.
— Как ты себя чувствуешь? — она всей душой мне улыбалась, как будто очень близкой подруге, или сестре.
— Спасибо, уже хорошо, Иста, мне нужно срочно позвонить. И нужно вернуться домой — аккуратно, почти шепотом ответила я.
— Сири, ты дома, это твой дом. Лишь бы Юта не оказалась права, лишь бы мира не забрала твою голову, — испуганно прошептала Иста, — отцу не надо знать, что ты не помнишь, он больше всех верит в миру — его брат давно тоже потерял голову, и постоянно говорил, что раньше у него была темная кожа, и жил он там, где дома до неба, и люди летают на крыльях через море.
Мне стало по-настоящему страшно. Я попросила Исту показать мне где можно привести себя в порядок, и может быть, переодеться. Если это заигравшиеся реконструкторы, или психи, у меня могут быть проблемы. Но мое тело… от удара по голове грудь не вырастает. И на 4 размера не худеют. Наверное, я сошла с ума, и сейчас в психушке, под очень забористыми лекарствами. И вижу в своем больном воображении все это.
Иста отвела меня за дом. Сразу за ним был большой навес, под которым лежало сено. Навес заканчивался почти возле речки — она протекала метрах в двадцати от дома, только чуть ниже. В глиняном берегу вырезано пять ступеней, и обиты маленькими дощечками. Сразу у лестницы внизу настил из досок, уходящий довольно далеко в реку. Речка была широкой, противоположный берег был крутой, заросший густыми соснами. Я обернулась к дому — он стоял очень удачно — река делала поворот, и течение было не очень большим. Я залюбовалась этим местом.
— Можешь помыться — отец в мастерской. Юта сейчас принесет тебе чистое и мыло. И будем обедать. — Иста развернулась, и пошла вверх к дому.
— Спасибо, а мыться прямо в реке? — с улыбкой спросила я у Исты.
— Да, еще пятнадцать ярких можно в речке мыться — вода теплая, — Иста вернулась ко мне и обеспокоенно прошептала: — Сири, отец в мастерской будет еще долго, обед ему туда отнесу, а мы с тобой поговорим. Помоешься, приляг в своей комнате. Если вдруг он войдет в дом, сделай вид, что ты спишь.
Юта принесла мне очень странный кусок мыла, он больше был похож на спрессованный кусок рубленной травы с пластилином. Пахло от него достаточно хорошо — свежескошенной травой, или водорослями. Я посмотрела с плотика в воду — дно галечное, возле плотика снуют мальки. Вода прозрачная. И тут я сместила фокус на гладь воды и увидела в отражении блондинку с короткой стрижкой — практически выбритыми висками, и средней длины ежиком. На голове болталась прилипшая к ране тряпка. Я подняла руки к голове — девушка в отражении повторила мои действия. Это не могу быть я, у меня волосы чуть длиннее, и они темно — каштановые. У меня загорелая кожа и карие глаза! Но зеленоглазая блондинка упорно продолжала повторять все мои движения.
Ладно, Юль, давай искупаемся, а там будем решать что с этим делать. Я разделась и вошла в воду. Белая кожа моментально стала синеватой — проточная вода была прохладной. Я намочила голову, и осторожно отодрала тряпку. Крови нет — уже хорошо. Намылила тело странным куском мыла, и натерлась тряпкой с головы. Мыло достаточно хорошо мылилось. Я мыла чужое тело своими чужими руками. Уважаемые психиатры, отмените лекарство, иначе, я не смогу отказаться от этой груди. Пытаясь найти хоть какую — то причину всего что видела, я вышла из воды на плотик, вытерлась отрезком ткани, надела чистое платье — точную копию вчерашнего, но чистое, и пахнущее мылом.
Вышла к дому, и сразу прошла в комнату. Пахло пшенной кашей и еще чем — то жаренным, похожим на кабачки. В главной комнате возле стола суетились Иста и Юта. Иста кивнула мне, мол, правильно, уйди пока к себе. В комнате я лежа слушала голоса мамы с дочкой, и боялась прихода отца. Чей он отец? Наш? Мы сестры? Потом поняла, что я начинаю думать в совершенно другом русле. Вспомнила наш разговор о жизни в средневековье, о пяти зажигалках оператора.
Иста отправила дочь с глиняной миской и завязанным в полотенце хлебом, и велела дать травы овцам. Наверное, она не хочет, чтобы девочка подслушала наш разговор.
— Сири, иди сюда, пообедаем, и ты расскажешь мне — что ты помнишь. — Иста улыбнулась и отвернулась к огню, над которым висел котел. На камнях стояла большая сковорода. Она накладывала в глиняные миски что — то темное, похожее на рагу, и добавляла из сковороды какие — то жаренные овощи. Сняла большой котел, и повесила другой, наполненный водой. Длинной кочергой скучковала угли под котлом, и принесла на стол большой каравай уже отрезанного хлеба.