Таким Кэнфилд и представлял себе маркиза – разве только чуть повыше ростом. Маркиз был прекрасно сложен, довольно приятной наружности, подтянутый, с приятным звучным голосом. Однако при всей его мужественности, мужественности покорителя Маттерхорна и Юнгфрау, было в нем нечто не вяжущееся с мужеством, изнеженность, что ли. А может, все дело в костюме? Он был слишком уж щегольской!
– Рад нашей встрече, – улыбнулся Кэнфилд, пожимая руку французу. – Однако в затруднении. Как мне вас величать – мсье Бертольд или монсеньор маркиз?
– Я бы мог добавить к этому ряду несколько отнюдь не лестных имен, данных мне вашими соотечественниками. – Маркиз рассмеялся. – А вы, пожалуйста, действуйте в русле французской традиции, столь презираемой чопорными британцами. Меня устраивает обыкновенное «Бертольд». Сегодня обращение «маркиз» не более чем дань давно вышедшей из моды традиции, романтическая красивость. – Француз улыбнулся и предложил Кэнфилду сесть в кресло напротив письменного стола. Жак Луи Омон де Бертольд, четвертый маркиз Шателеро, был чрезвычайно любезен, признал Кэнфилд.
– Приношу искренние извинения за то, что невольно нарушил ваш распорядок дня.
– Распорядки для того и составляются, чтобы их нарушать. В противном случае жизнь, согласитесь, превращается в рутину.
– Не стану попусту занимать ваше время, сэр. Элизабет Скарлатти желает вступить с вами в переговоры.
Жак Луи Бертольд откинулся в кресле и изобразил на своем лице изумление:
– Переговоры?.. Боюсь, я не вполне понимаю… Переговоры о чем?
– Это сообщит вам сама мадам Скарлатти при личной встрече.
– Мне доставит удовольствие встретиться с мадам Скарлатти в любое удобное для нее время, но я не могу себе представить, о чем пойдет речь. Судя по всему, это не касается каких-то вопросов бизнеса.
– Возможно, речь пойдет о ее сыне, Алстере Скарлетте.
Бертольд пристально посмотрел на Кэнфилда.
– Увы, в данном случае я вряд ли могу быть полезным, я не имел удовольствия… Как всякий человек, регулярно читающий газеты, я знаю, что он исчез несколько месяцев назад. Но не более того.
– И вы ничего не знаете о Цюрихе?
Жак Бертольд выпрямился в своем кресле.
– О Цюрихе?
– Нам все об этом известно.
– Я плохо вас понимаю.
– Странно. Речь идет о группе из четырнадцати человек. Но может появиться и пятнадцатый… Элизабет Скарлатти.
Кэнфилд слышал, как прерывисто дышит Бертольд.
– Из каких источников вы почерпнули эту информацию? И какое вы имеете к этому отношение?
– Я знаю об этом от Алстера Скарлетта. Иначе как я мог оказаться здесь!
– Я вам не верю. И не понимаю, о чем вы говорите. – Бертольд поднялся из-за стола.
– О боже! Мадам Скарлатти заинтересована… И дело не в ней! В вас! И других! У нее есть к вам деловое предложение, и, будь я на вашем месте, я бы его выслушал!
– Но вы не на моем месте, сэр! Боюсь, вынужден просить вас покинуть кабинет. Между мадам Скарлатти и компаниями Бертольда не существует никаких деловых отношений.
Кэнфилд не шелохнулся. Он продолжал сидеть и спокойно гнуть свою линию:
– Тогда попытаюсь выразить свою мысль иначе. Я считаю, вам следует с ней встретиться. Побеседовать… Для вашего же блага. Для блага Цюриха.
– Вы мне угрожаете?
– Если вы не сделаете этого, она, мне кажется, сотворит нечто ужасное. Не мне вам объяснять, какая власть сосредоточена в руках этой женщины… Вы связаны с ее сыном… А она встречалась с ним сегодня ночью!
Бертольд замер на месте. Кэнфилд не мог понять, чем объясняется растерянность француза – фактом ли встречи Скарлетта с матерью или тем, что об этом знает Кэнфилд.
Наконец Бертольд ответил:
– Все, о чем вы говорите, не имеет ко мне никакого отношения.
– Я нашел альпинистскую веревку! Альпинистскую! Я обнаружил ее на полу платяного шкафа в вашем конференц-зале в гостинице «Савой»!
– Что-что?
– Вы прекрасно слышали, что я сказал. Прекратим дурачить друг друга!
– Вы проникли в помещение моей фирмы?
– Да, проник! И это только первый шаг. Мы располагаем полным списком. Вам, вероятно, известны эти имена? Додэ и Д’Альмейда, ваши земляки, если не ошибаюсь… Олаффсен, Лэндор, Тиссен, фон Шнитцлер, Киндорф… Ваши нынешние партнеры – мистер Мастерсон и мистер Ликок! Еще несколько человек, но, я уверен, их имена вам известны куда лучше, чем мне!
– Довольно! Довольно, мсье! – Маркиз де Бертольд медленно, как бы с опаской, опустился в кресло и уставился на Кэнфилда. – Мы продолжим разговор. Но люди ждут приема. Было бы крайне неловко отказать им. Я постараюсь быстро освободиться. Подождите меня пока в холле.
Бертольд поднял телефонную трубку и обратился к секретарше:
– Мсье Кэнфилд подождет, пока я закончу послеобеденный прием. Каждую встречу прерывайте по истечении пяти минут, если я сам к тому времени не выпровожу посетителя. Что? Лэбиш? Очень хорошо, пусть войдет. – Француз опустил руку в карман пиджака и достал связку ключей.
Кэнфилд направился к огромной белой двустворчатой двери и не успел ее отворить, как одна из створок стремительно распахнулась, и в кабинет вошел человек в шоферском комбинезоне.
– Простите, мсье, – произнес он с порога.
Кэнфилд вышел и улыбнулся секретарше. Прошел к полукружию кресел, к ожидавшим приема джентльменам, сел поближе ко входу в кабинет Бертольда и взял с журнального столика «Лондон иллюстрейтед ньюс». Он заметил, что один из джентльменов ужасно нервничает. Ерзая в кресле, он совершенно машинально перелистывал страницы «Панча». Другой господин, напротив, был погружен в чтение какой-то статьи в «Куотерли ревью».
Вдруг внимание Кэнфилда привлек непримечательный, в сущности, жест крайне раздраженного господина: он резко выбросил левую руку, нагнулся и взглянул на часы. Желание взглянуть на часы в подобной ситуации вполне естественно. И не это поразило Кэнфилда. Его внимание привлекли запонки. Квадратные, с двумя диагональными полосками. Красной и черной. Это была точная копия запонки, по которой он опознал Чарльза Бутройда в каюте Элизабет Скарлатти. Цвета те же самые, что обои и шторы в приемных и маркиза, и Алстера Скарлетта.
Нервный господин заметил на себе взгляд Кэнфилда и быстро опустил руку в карман пиджака.
– Извините, я пытался разглядеть время на ваших часах. Мои спешат.
– Двадцать минут пятого.
– Благодарю.
Теперь господин сложил руки на груди и откинулся на спинку кресла, но нервничать не перестал. Второй господин, обращаясь к нему, сказал:
– Бэзил, если ты не успокоишься, тебя удар хватит!
– Тебе хорошо говорить, Артур! А я опаздываю на встречу! Я объяснял Жаку, что сегодня тяжелый день, что у меня дел по горло, но он настоял, чтобы я пришел.
– Кто-кто, а он умеет настоять на своем.
– Да, и нагрубить при этом.
Последующие пять минут прошли в полной тишине, если не считать шелеста бумаг на столе у секретарши.
Огромная левая половина белых дверей раскрылась, и показался шофер. Он аккуратно закрыл за собой дверь, и Кэнфилд заметил, что тот даже слегка подергал ручку, желая убедиться, прочно ли она закрыта. Это выглядело странно.
Мужчина в комбинезоне подошел к секретарше, наклонился и что-то доверительно пошептал ей на ухо. Это сообщение явно раздосадовало ее. Шофер передернул плечами и быстро двинулся к двери справа от лифта, ведущей на лестничную площадку.
Секретарша вложила несколько листов бумаги в плотный конверт и, обращаясь к сидевшим в креслах джентльменам, сообщила:
– Извините, господа, сегодня маркиз де Бертольд никого принять не сможет. Мы приносим свои извинения за доставленное вам беспокойство.
– Но послушайте, ради бога, мисс! – Нервный господин вскочил с кресла. – Это просто что-то невиданное! Я сижу здесь уже три четверти часа, и это при том, что маркиз сам настоятельно просил меня зайти!