Затем она увидела демона: он был формой друго мальчика. Хорошо выглядивший ребенок, но с уродливой насмешкой на губах. Он был причиной этого. Другой ребенок Люцифера.
Изображения продолжились, одно за другим: смерть, разрушение, ненависть, война. Работа дьявола.
Затем, так же резко, видения прекратились. Блисс очнулась. Она сидела за своим столом, в одиночестве. Она так дрожала, что уронила свою ручку. Что случилось с Чарльзом Форсом? Был ли он уничтожен, как они думают? О чем они говорили? Какие врата Посетитель хочет уничтожить?
И эти видения, которые она видеал, кем были эти дети? Это было будущее? И что будет делать Посетитель, как только Форсайта назовут Регисом? Что они планируют? Нельзя даже описать тот ужас, который она испытывает. Дилан был прав: она должна найти способ остановить это, что бы это не было, до того, как произойдет.
Она закрыл глаза. "Дилан?" позвала она. "Дилан? Ты там? Где ты?"
Но не было никакого ответа, ни внутри или снаружи.
Глава 35
Шайлер
"Скай, проснись! Просыпайся! У тебя кошмар! проснись? "Шайлер открыла глаза. Она села, одеяла и простыни на кровати выглядели так беспорядочно, как будто был ураган. Оливер сидел рядом с ней, положив руку на ее плечо. "Это был кошмар," сказал он. "Все тот же сон?"
Она винула, положив подбородок на колени. "один и тот же. Постоянно." С тех пор, как она сбежала от Левиафана в ту ночь в Париже, Шайлер снился один и тот же сон, один и тот же – каждую ночь, как будто бы ее подсознание застряло на одном канале, повторяющем одно и то же жуткое шоу.
Она никогда не могла вспомнить о чем он был, только то, что во сне она была переполнена глубокой, больше отчаяния – агонией. В течение многих дней она просыпалась с криком.
"Ты в порядке?" спросил Оливер. Его глаза были опухшими от сна, его волосы взъерошены и грязные, часть из них, на затылке, лежала прямо, такие же мягкие, как маленький утенок как-то так). На нем были одеты трикотажная рубашка Дачезне и фланелевые пижамные брюки, его обычная одежда для сна. Однажды Шайлер поддразнивала о его удивительном школьном духе. Оливер, в дневное время, никогда не одевал ничего со школьным логотипом.
"Я в порядке," сказала она. "Возвращайся в постель."
Они были в капсуле отеля в Токио. Прошла неделя с тех пор, как они покинули Париж. Сначала они провели 3 дня в Берлине. Токио казался безопасным местом, чтобы отправиться туда, таким далеком от Франции, насколько это возможно.
Когда они прибыли в Японию, Шайлер была истощена, даже без сил, чтобы выполнить ритуал, который приободрил бы ее. Она была сверх опустошенной, но после того, как снова увидела Джека, и после того, как испытала все старые чувства, чувствовалось, что лояльность Оливера не простирается на многое. Поэтому она ограничила себя в том, чтобы выполнить Священное Целование.
На этот раз она хотела взять послушного незнакомца в роли фамильяра, вместо своего друга, но это выглядело как предательство, даже простая мысль об этом. Той ночью в Токио, Оливер отодвинулся, его голова была на подушке, он отвернулся от нее, свернулся калачиком на своей стороне, так же, как всегда это делал. Это то, как они спали, как они всегда спали, с тех пор, как началось их путешествие, на одной кровати, спиной к спине, с лицами направленными на их врагов, буквально прикрывая спины друг друга. Это был способ, который выучил Оливер. Это был способ, которым Проводники защищали своих вампиров столетиями во время войны. Посреди ночи, когда Шайлер просыпалась, она всегда успокаивалась, чувствуя теплоту спины Оливера, давящую на ее спину.
Год сна спиной к спине, никогда не поворачиваясь к друг другу, даже во время ритуала. В кровати, это было бы слишком интимным… как другая слишком сильная вещь, которую они отложили так далеко – невысказанное соглашение – подождать подходящего времени. Потому что, что еще у них было кроме времени? Они были всегда вместе. Это они знали точно.
«Ты не спишь?» спросила Шайлер. Их комната была приблизительно размером с маленький гроб. Она могла только сидеть. Комнаты были небольшими коробками, сложенными друг на друга, со стекловолоконной дверью и занавеской для приватности, и одним окном. Капсулы нравились японским бизнесменам, которые были слишком пьяны, чтобы идти домой. Это была самая дешевое место, которое сумели найти Шайлер и Оливер. Они отдали на хранение свой багаж в лобби.
"Ага."
"Мне жаль, что продолжаю будить тебя. Это должно быть утомительно."
"Ага."
"Разве у тебя нет желания поговорить?"
"ммм…"
Шайлер знала, что Оливер был расстроен. И она понимала, что ему было спокойнее отвечать одним словом. Что-то встало между ними после Парижа. Что-то изменило их легкую дружбу; что-то вошло в их герметичный небольшой мирок, который они создали.
Шайлер верила, что Джек Форс это часть ее прошлого, которую она оставила в квартире на Перри Стрит, это было концом всего. Но увидев Джека снова, в Париже, она почувствовала, что это еще не конец. Особенно, когда они поцеловались. Она не знала, что думать. Она винила во всем себя, иногда она даже не могла смотреть в лицо Оливеру. Но иногда, когда она вспоминала поцелуй, она понимала, что не может прекратить улыбаться. Это казалось только началом, как обещание яркого будщего, даже тогда, когда будущее стало тускнеть. И каждую ночь, как только она ложилась спиной к Оливеру, когда она закрывала глаза, она мечтала о парне, у которого зеленые глаза, а не ореховые, и начинала ненавидеть себя за это.
Так что если Джек все еще свободен? Что если он еще не связан? Она может сделать свой выбор. И она так сильно любила Оливера, и мысль о том, чтобы быть далеко от него – разбивала ее сердце, разрывая на миллионы кусочков. Она должна перестать думать о Джеке. Том поцелуе. Как начиналась та песня из фильма, который она и Оливер смотрели все время? Поцелуй это просто поцелуй. Вздох это просто вхдох. Это ничто. Это ничего не значит.
Может она была сконфужена, потому что устала перебираться в разные города каждые 3 дня. Может быть это было все, что было. Она так устала от аэропортов и вокзалов, и отелей и примитивности, от переоцененной гостиничной еды. Она скучала по Нью-Йорку так сильно, это было похоже на физическую боль.
Она пыталась забыть, как сильно она любила этот город. Как он всегда делал ее стойкой, как сильно она принадлежала ему.
За окном иллюминатора Шайлер могла видеть городской пейзаж Токио в неоновых огнях: нескончаемые мигающие огни, небоскребы, освещенные как видеоигры. Ее глаза закрывались, она дрейфовала ко сну, когда Оливер внезапно заговорил. "Ты знаешь, когда я отослал тебя с ним в Париже, это было самой трудной вещью, котороу я когда-либо делал,"
Шайлер знала, что он говорил о том, когда он оставил ее с Джеком, а не с бароном.
"Я знаю," сказала она, уткнувшись в подушку.
"Я думал, что ты убежишь с ним," сказал он, обращаясь к стене.
"Я знаю."
Она знала обо всем: она прочла это в его крови, но она понимала, что он должен сам сказать ей. Сказать это вслух.
"Я думал, что никогда не увижу тебя снова." Его голос был спокоен, но Шайлер чувствовала, как немного трясутся его плечи.
О, Оливер… Ее сердце скользнуло к ее горлу, а слезы наполнили глаза. Он так сильно меня любит, подумала она. Я никгода не смогу причинить ему боль. Я не могу. И так, в ответ, Шайлер повернулась и звдвигала рукой по его руке, и переплела их пальцы. Она прижалась грудью к его спине, и ее колени и ноги легли за ним, так, что они лежали, как 2 ложки. Она никогда не делала это раньше, и теперь она интересовалась – почему. Было так комфортно лежать рядом с ним. Положить свой рот на его шею, так, чтобы он смог почувствовать ее дыхание на своей коже.
"Олли, я никогда не брошу тебя," прошептала она, и она знала, что она сказала правду. Она оберегала его сердце.
Но он не отвечал, и при это не оборачивался, даже с намеком на ее объятия. Он держался спиной к ее спине всю ночь, так же как делал это каждую ночь.