У меня же его близкое присутствие, да еще в ограниченном помещении, вызвало сильнейшую жажду крови. Немыслимым усилием воли, ухватившись за спинку стула и загородившись им, словно эта преграда могла помочь, я замер в дальнем и темном углу комнаты. Мысли путались, во рту появился горький привкус ядовитой слюны, мышцы напряглись, готовые к атаке. В голове проносились заманчивые картины убийства и наслаждения от выпитой крови. Я застонал от бессилия.
Тибальд, словно почувствовав мою борьбу, отошел на предельное расстояние и, прижавшись спиной к стене, спросил:
— Кто вы? И почему таитесь?
— Ты не узнал меня, Тибо? Я твой пропавший господин. Мне необходимо рассказать тебе все, что со мной произошло. Прошу, выслушай до конца, а потом решишь, что делать.
Сомнение и страх не давали ему сосредоточиться: мы оба были заложниками моей новой ипостаси. Не знаю, смог бы я выдержать эту пытку, не реши он остаться и выслушать меня. Следя за его терзаниями, я отвлекался от своих. Медленно и осмотрительно я передвинулся и встал перед открытым окном, ветерок, дующий в спину, облегчил мучения. Моего лица не было видно. Тибо, сомневаясь и ожидая подвоха, все же решил меня выслушать. Прежде чем он высказал согласие, я сказал:
— Спасибо, ты всегда был разумнее и выдержаннее меня. Надеюсь, что это качество поможет нам обоим, — и я начал свой рассказ. Я поведал ему все, начиная с нашей последней встречи, когда я сообщил ему о свидании, назначенном мне Дианой.
Он слушал меня с нарастающим ужасом и изумлением. Он мне верил, потому что легенды и предания, рассказываемые по вечерам на посиделках слуг, всегда изобиловали ведьмами, гномами и чудовищами, такими как вампиры. Инкуб — вампир-искуситель, по-французски фоллет, истязающий женщин по ночам и затем выпивающий всю кровь своей жертвы. Ожившие трупы, пожирающие маленьких детей, и «ночные охотники» за припозднившимися путниками.
Слушая, Тибо терялся в сомнениях: все, что он знал о вампирах, говорило об их звериной и неуправляемой жестокости, но вот я стою перед ним и спокойно разговариваю, не пытаясь его растерзать. Постепенно страх ушел, он перестал бояться, а я видел пережитое мною через призму его мыслей и впечатлений. Он понимал, чем грозит мне разоблачение — инквизиция, и осознавал всю меру моего доверия к нему!
Глубокое сочувствие, сострадание и понимание читал я в его мыслях. И по мере того как мой рассказ подходил концу, он принимал решение, не только обрадовавшее меня, но и потрясшее до глубины души: Тибо решил сохранить в тайне мое пребывание в замке, служить мне и следовать за мной, куда бы я ни пошел, быть как прежде моим верным и преданным другом!
— Я надеялся на то, что ты поймешь меня, Тибо, ты мне всегда был надежным другом и мудрым советчиком. Что же теперь мне делать?
— Не знаю, мой господин, пусть пока все останется как есть, а потом будет видно.
— Тибальд, прошу тебя, не зови меня больше господином, какой я, к черту, господин. В таком-то состоянии. Настоящий монстр.
— Не говорите глупостей, монстр меня давно бы съел!
— Ты думаешь, мне этого не хочется?
Он замер, а потом, рассмеявшись, сказал:
— Верю, но еще больше верю в вас. Вы не сможете убить! Для этого вы всегда были чересчур милосердны. За это я и люблю вас, ваша милость. И он, поддавшись порыву, шагнул в мою сторону.
— Стой! — я в страхе отпрянул от него, — мне на самом деле … очень трудно держать себя в руках.
— Хорошо, хорошо, я стою, — быстро проговорил Тибо и сел на пол в своем углу. В его мыслях была твердая вера в меня, в то, что со временем все наладится. И я, облегченно вздохнув, расслабился.
— Расскажи мне, что было утром, когда поняли, что меня нет, — попросил я его.
Тибо задумался, вспоминая, какой переполох начался в замке и его округе. Как метались родители и родные в поисках меня. Он рассказывал, а я все это переживал, видя в его мыслях картины горя и паники. И снова горечь и гнев огненным обручем сдавили грудь.
— Никогда не прощу Дженессе Мур того, что она сделала со мной, и, если мы действительно когда-нибудь встретимся — я убью ее! — воскликнул я горестно.
— Я помогу вам — проговорил Тибо
— Тебе пора идти, Тибо — сказал я, когда мы, поговорив еще немного, замолчали, — тебе нужно поспать. И помолчав, шепотом спросил то, что он ждал от меня:
— Диана, как она? Ты что-нибудь знаешь о ней?
Облегченно вздохнув, он ответил:
— Я уж было подумал, что вы никогда не решитесь спросить о ней. Ей очень плохо, господин Мишель, она слегла и долго ни с кем не говорила, она и сейчас плоха. Ее пытались лечить, но доктора не знают лекарств от любви, говорят, меланхолия, со временем должна пройти. Я думаю, что вам следует поговорить с ней.
— Она не уехала в Квебек?
— Нет, у маркиза еще много дел здесь в Старом Свете, а одну ее отправлять нельзя.
— Но я не могу, Тибальд, подвергать ее такой опасности, ты даже не представляешь, каких усилий мне стоит сдерживать себя!
— Мы подумаем над этим, и уверен, что найдем способ помочь ей, — ответил он, — нельзя, чтобы еще и она пострадала по вине того чудовища, превратившего вашу жизнь в ад. Она очень хорошая и будет несправедливо оставлять ее страдающей по вам.
Тибо ушел, а я, оставшись один, вспоминал свое свидание с Дианой, перебирая в памяти все до мельчайших подробностей. Сердце вновь наполнилось невыразимой тоской и любовью. Никогда мне не забыть ее, никогда ни одна женщина не заменит мне ее. Хотя я не знал, может ли вообще хоть какая-то из женщин интересовать вампира, кроме гастрономического интереса, разумеется.
Днем, я по обыкновению отсиживался в башне. Тибо несколько раз внимательно смотрел в ее сторону, когда поблизости никого не было, а я благодарно махал ему рукой. Поздно вечером он пришел ко мне с двумя бутылками сидра и любимым мною камамбером. Я озадаченно посмотрел на него, за все это время я как-то не задумывался о том, могу ли я есть обычную пищу, мне этого просто не хотелось.
На этот раз, не прячась в тени, я зажег свечу. Тибальд с интересом посмотрел на меня:
— Вы остались почти таким же, как раньше, только глаза…
— Как у дьявола, — подсказал я.
Он помолчал, а затем продолжил:
— Вы бледнее, чем обычно, но красивы, как ангел.
— Ангел смерти, хотел ты сказать?
— Может быть, только вот бы обрадовалась какая-нибудь старая карга, доведись ей умереть в ваших объятиях! — усмехнулся он.
Мы уселись, каждый в своем углу. Мне было легко с Тибо, потому что он не говорил того, чего не хотел сказать, и его мысли ненамного опережали слова. Тяга к его крови еще мучила меня, но уже намного меньше, не знаю почему, возможно, потому, что я не думал о нем, как о пище.
— Как ты узнал, что в замке кто-то есть? — спросил я его.
— Собаки, сударь.
— Собаки?!
— Да, они не хотят идти в дом, вы же знаете, раньше они никогда не оставались на псарне — Энди, Титёф и Свити — любимцы маркиза всегда были в большом зале. А сейчас из дома несутся, как будто кто под хвост горящего угля насыпал. И слуги стали поговаривать, что творится неладное: вещи не на местах, стулья сдвинуты. Они вас за призрак принимают, в доме спать боятся.
Я откупорил бутылку и понюхал: игристый некрепкий сидр пах целым букетом тончайших оттенков — острый, яблочный, непохожий на запах, к которому я привык. Осторожно отпив небольшой глоток, покатал его во рту: вкус, приумноженный во много раз моим усиленным восприятием, был превосходен. Тибо наблюдал за мной. Но когда я попробовал сыр, он оказался похожим на что-то омерзительное до тошноты и совсем несъедобное. Понятно — пить можно, есть противно.
Тибо усмехнулся:
— И то ладно, выпивка она того, располагает, — и отхлебнув добрый глоток, откинулся к стене.
— В среду мессир де Морель отправляется в поместье Пти Дюбуа, к маркизу де Бонне. Может, мне поехать с ним и попробовать договориться о вашей встрече с мадемуазель Дианой?