— Ты пришел! Я так ждала! Я верила, что ты вернешься, — она постаралась сесть, но была настолько слаба, что только бессильно приподняла голову. Судорожно дыша, Диана смотрела на меня и виновато улыбалась.
— Диана, любимая, — я бросился перед ней на колени и ласково сжал ее маленькие ладони, — Диана, скажи мне ради Бога, зачем все это? Зачем ты подвергаешь себя такому безумию? Разве ты не понимаешь, что так ты еще больше мучаешь меня? Я и так виноват перед тобой, а теперь еще и твоя болезнь лежит на моей совести. Ты должна вернуться к отцу.
— Я так молилась, чтобы ты пришел, — Диана положила свою невесомую ладонь на мою голову, зарывшись пальцами в волосы, — мне нужно было увидеть тебя. Я только теперь поняла, что мне следовало попросить у тебя. Я все неправильно сделала, Мишель. Господь дал тебе другую, не такую, как у людей, жизнь. Он сделал так, чтобы мы встретились и полюбили друг друга, но я неправильно распорядилась этим великим даром Господа. — Она судорожно вдохнула воздух, волнуясь и спеша. От поспешности закашлялась и откинулась на топчан. Ее лоб вновь покрылся каплями пота. Я ласково поддержал ее и, положив руку на горячий лоб, другой рукой убрал волосы с ее лица.
Ей не нужно было ничего говорить — я все увидел в ее мыслях. И опять эта девушка своими мыслями повергла меня в изумление! Теперь она хотела быть со мной в моей проклятой вампирской жизни. Ей пришло в голову, что я смогу сделать ее вампиром. Прежде она молилась о спасении моей души теперь же была готова отдать свою, взамен на то, чтобы быть со мной, какой бы чудовищной ни была моя жизнь.
— Диана, любимая, я так хотел прожить с тобой долгую и счастливую жизнь. Ты даже не догадываешься о силе моей любви к тебе, но пойми, то, что пришло тебе в голову не только невозможно, но и неправильно. Ты не понимаешь, через что мне пришлось пройти во время перевоплощения. Ты не понимаешь, как страшно быть вечным изгоем. Диана, подумай, о чем ты мечтаешь! Ты ушла в монастырь и разочаровалась, потом ты можешь разочароваться и в вампирской жизни, но исправить это будет уже невозможно.
— Мишель, я умираю, и это последнее, что я могу попросить у тебя — ты можешь спасти меня. Можешь дать мне жизнь. Разве это не стоит тех недолгих мучений, о которых ты говорил?
— Но при этом ты теряешь бессмертие своей души, — я был в отчаянии, она действительно была очень плоха. Я готов был пойти на все, лишь бы спасти ее.
— А зачем она мне без тебя? Я поняла это, когда ждала тебя. Когда ты перестал приходить. Для меня нет большей муки, чем быть вдали от тебя. Разве ты не чувствуешь того же? Мы единое целое, Мишель. Постоянная боль от разлуки — ничего нет страшнее ее, — Диана говорила с трудом, постоянно останавливаясь, чтобы передохнуть. Ее хриплый голос едва звучал в ночной тишине монастыря.
Она говорила, а в моей голове проносились картины, какой могла бы стать наша с ней жизнь, будь она тоже вампиром. Жить вечно рядом с ней, уехать, укрыться ото всех в каком-нибудь глухом, укромном уголке, где нет людей и нет постоянного искушения. Я засомневался. Может, она права на этот раз. У меня не будет к ней этой болезненной тяги, только любовь, чистая, без желания выпить у нее всю кровь.
— Хорошо, мы подумаем над этим, но не сейчас. Ты должна быть здоровой, Диана. Чтобы перенести такие мучения, нужны силы. Тебе нужно поправиться и набраться сил.
— Так ты согласен?! — ее глаза загорелись радостью. — Значит, ты любишь меня! Тебе так же, как и мне хочется быть рядом. — Она закашлялась. С трудом справившись с кашлем, Диана потянулась ко мне руками. Я взял ее руку и прижал к губам. Огонь, бушевавший во мне, лишал рассудка. Мне было до безумия тяжело находиться рядом с нею, но именно эта пытка, как ни странно, доставляла мне наибольшую радость — я снова с Дианой. Я с радостью терпел бы эти муки бесконечно, лишь бы видеть ее, быть рядом с ней.
— Диана, давай я отнесу тебя к доктору. Он вылечит тебя, и тогда подумаем над тем, что нам делать дальше.
— Мишель, ты знаешь, почему я отказывалась от помощи отца? — вдруг спросила Диана.
Конечно, теперь я знал это, прочтя ответ в ее голове. Она не хотела жить без меня. Так же, как и я не смог бы жить без нее, если бы случилось непоправимое. Я вдруг подумал, что любое несчастье может забрать у меня Диану. И что я не имею возможности оградить ее от болезни или несчастного случая. Я обречен смотреть, как она стареет и умирает у меня на глазах. Это выше моих сил. Только в вампирской жизни я буду спокоен за нее и смогу подарить ей вечную жизнь и вечную любовь.
— Ты не хотела без меня жить так же, как и я не смогу жить на земле, если на ней не будет тебя. Только одно удерживает меня здесь — твоя любовь.
— Да, ты прав. И я теперь счастлива — ты любишь меня по-прежнему. Я хочу, чтобы меня завтра забрал отсюда отец. Я пошлю за ним утром. Я буду дома, и ты сможешь тайно навещать меня. У отца очень хороший доктор в нашем поместье, не волнуйся, я скоро поправлюсь.
Ее сердце билось неровными толчками. Я не знал, правильно это или нет. Вдруг оно, словно споткнувшись, запнулось, а потом застучало быстро-быстро, словно торопясь. Диана побледнела еще больше. На лбу опять появилась испарина. Она закрыла глаза и тяжело задышала. Я просунул руку под ее плечи, приподнял, стараясь облегчить дыхание.
— Поцелуй меня, как тогда в беседке, — попросила она еле слышно, — я так этого хочу. — Ее снова забил кашель.
Выждав, когда приступ пройдет, с нежностью и осторожностью, на какую только был способен, я приблизил к ней свое лицо. Бережно притронулся к ее губам. Ее запах, такой близкий, терзал огнем, голова кружилась. Я перестал дышать, стараясь как можно мягче прикасаться к ней. Даже в мечтах я не мог позволить себе прикоснуться к ее губам. Но сейчас ничто на земле не смогло бы мне помешать, я страстно желал этого поцелуя. Пусть это будет лишь легчайшее касание к ее губам, таким желанным и трепетным.
Вдруг в ее голове с невероятной ясностью возник образ: наш бальный зал, у третьей колонны стоит группа девушек в необычных одеждах. Она как будто обтягивала их тела, как вторая кожа. Диана с золотыми волосами, убранными в удивительную прическу. Она смотрела на картину, которая висела перед ней. Рядом с нею стоял мужчина. В тот же миг я узнал в нем себя. Я стоял рядом с ней в такой же странной одежде, что и окружавшие нас люди. От удивления я вздрогнул и глубоко вдохнул. Диана, изумленно открыв глаза, выдохнула:
— Мы встретимся! — и медленно опустилась в моих руках.
Тишина оглушила меня. Я в растерянности смотрел на нее и не мог постичь того, что случилось. Все еще ощущая в себе огненный клубок от ее последнего выдоха, я никак не мог понять, что произошло. Опустив на топчан, я легонько потряс ее за плечи.
— Диана? — позвал я, — что с тобой? Диана! — но в ответ только молчание. Постепенно я стал осознавать, что означает эта оглушительная тишина: я не слышал ее дыхания, стука ее сердца. Она ушла! Я остался один! Я не успел!
Что может сравниться с болью потери? Когда осознание неотвратимости произошедшей беды сжимает сердце? Когда разум отказывается принять случившееся? Боль разбивает грудь на мелкие осколки, вонзая их острые грани в сердце. Нечем дышать, горе сжимает горло стальными клещами. Одиночество, каменной громадой обрушившись на меня, придавило, не давая двинуться с места.
Я стоял на коленях, прижав ее к сердцу, и ничего не видел и не слышал вокруг. Моего плеча коснулось что-то, но я не отреагировал на прикосновение. Какое мне дело до живых? Меня потрясли опять, вырывая из забытья. Я отрешенно посмотрел на того, кто меня тряс. Возле меня стояла Орианна. Она что-то говорила, но я ничего не понимал. Орианна осторожно разомкнула мои руки, сжимавшие Диану, и потянула меня к окну. Я повиновался ей, не имея сил сопротивляться. В моей голове звучал голос Дианы, он все повторял и повторял одно и то же: мы встретимся, мы встретимся, мы встретимся …
Задумывался ли кто-нибудь над страшным значением двух слов: все, конец? Все — и дальше ничего нет: ее нет, и самому нет смысла жить. Все — и дальше черта, за которой пустота, голая пустыня, выжженная жаром скорби. Конец — и нет желания жить, дышать, двигаться. Хочется забиться в такой угол, где тебя не найдут и не потревожат. Не хочется думать. Не хочется ничего знать и что-то делать. Только бы оставили тебя в покое. Забыли на веки, что ты есть и что ты еще жив.