Моё сердце заколотилось сильнее даже от простой мысли о полировке часов. Чистка не вернёт мою разрушенную жизнь в былое русло. Ничего уже не исправить.
Конечно, не исправить. Но это не означало, что часы должны оставаться такими, какими я их нашла. Они могут быть красивыми, даже если никогда не будут вновь работать. Я могу это сделать. Я могу это изменить.
Мои сомнения казались глупыми. Я цеплялась за то, что едва ли имело какое-то значение. Мне нужно что-то изменить. И я могла изменить это.
Нет, это не вернёт моих родителей. Нет, я не почувствую себя так, будто все вернулось на круги своя.
Но сердцем я знала, что пришла пора двигаться дальше.
Я взяла тряпку, которой полировала столовые приборы, и потёрла часы.
Проблеск серебра пробился наружу. Он поймал отсвет пламени и засверкал как живой. Тёмная зола прилипла к рифлёным впадинкам гравюры, окрашивая каждую линию драматичным черным. Я невольно присмотрелась. Гравюра выглядела почти как узорчатая компасная роза с четырьмя острыми пиками для каждого направления и вторым комплектом небольших пик между ними.
Я крепко держала часы в руке, рьяно втирая в них жизнь. Серебро нагрелось в моей ладони, как будто там ему было самое место.
Эти часы больше не принадлежали моему отцу. Они мои. Я буду заботиться о них. Я буду беречь их, и я заставлю их вновь заработать.
Перевернув их, я принялась отчищать обратную сторону. После первого же прикосновения тряпки я заметила крошечный отпечаток дедушкиной метки. Якорь с двумя цепями, безошибочно узнаваемый. Papa сделал эти часы.
Закрученные линии танцевали по наружному краю часов. В центре, на своего рода приподнятой кнопке, был выгравирован круглый узор, напоминавший мне цветок с тремя лепестками. Рисунок был как будто искажён. Мне казалось, что один из лепестков должен был указывать на защёлку, но во всяком случае не указывал.
И все же они были красивыми.
Я подумала о своём милом дедушке и осознала, что задаюсь вопросом, делал ли он гравюру самостоятельно. Papa умер за три года до пожара. И я все ещё оплакивала его так же сильно, как и моих родителей.
Держа часы, я устроилась на кровати. Я забралась под потрёпанное одеяло, но не могла удобно устроиться. Каждая косточка в моем теле ныла от усталости после работы.
Поёрзав на комковатом мешке соломы, я попыталась устроиться получше, но что-то вжималось в мою поясницу. Я повернулась. Это что-то все ещё прижималось к моему боку.
Чёртов комок.
Выбравшись из постели, я с лёгким беспокойством приподняла край матраца. Мне не раз приходилось находить гнездо грызунов в своей постели. Кончики пальцев задели что-то мягкое, тканое. Я потянула комок материи ближе, и меня окутал тёплый запах кожи.
Рубашки!
Кто-то их спрятал так, чтобы только я могла найти.
Я торопливо вытащила их из-под постели и рассмотрела. Всего их было шесть, изношенные, ручной работы и очень старые.
Мой палец высунулся через дырку в рукаве рубашки, которую я держала в руках. Другой недоставало пуговицы. Ещё у одной начал распускаться шов на воротнике. Все они отчаянно нуждались в штопке и стирке.
Я улыбнулась. Я ничего не могла с собой поделать. Бродячий умелец бросил мне вызов, и я с радостью его приняла. Я быстренько сбегала за швейным набором. Надежда пронзила моё сердце, когда я начала штопать первую рубашку.
Возможно, я все-таки услышу, как тикают мои часы.
Глава 3
Я не ложилась спать так долго, как только позволяли глаза, и штопала рубашки. Уработавшись до изнеможения, я завязала последний узелок, затем постирала рубашки и развесила их сушиться перед огнём. Я улыбнулась. Дело сделано. Должно быть, я тыкала иголкой в свои бедные пальцы чаще, чем в ткань, но это того стоило. Совершенно вымотавшись, я провалилась в сон.
Я не поняла, что именно меня разбудило, но когда я проснулась, моё сердце подскочило к самому горлу. Святые небеса. Уже утро, и Агнес могла встать в любой момент. Что-то загремело в углу кухни. Рубашки бродячего умельца гордо висели перед огнём, провозглашая мой бунт как чёртов Весёлый Роджер.
Я вскочила на ноги, отчаянно пытаясь спрятать рубашки. Во всей кухне, полной укромных уголков для припрятывания вещей, я не могла выбрать одно место, чтобы от них избавиться.
Вон там! Я схватила корыто, бросила под него рубашки и перевернула его обратно.
Я стащила своё платье с колышка у очага. К счастью, у меня была привычка спать в нижнем белье, даже в корсете - для тепла. Я затянула шнурки корсета и натянула платье через голову, пальцы залетали над пуговицами спереди.
- Чай уже подала? - спросила Агнес, выходя из коридора, разминая плечи и зевая.
- Ещё нет, - я рухнула на колени у огня и пошевелила угли, пытаясь заставить их разгореться. Мой взгляд метнулся к корыту.
Я попыталась отвернуться. Если я буду смотреть, то Агнес может заметить. Один из рукавов выглядывал из-под корыта!
Огонь ярко вспыхнул, и я отскочила назад, пятясь к корыту, но Агнес меня опередила.
- Подожди! - я протянула руку, чтобы остановить её. Затем я прикусила язык, когда она повернулась и уселась на корыто как здоровенная жаба-бык на неудобную поганку.
- Ого, да ты обнаглела. Будь осторожна, девочка, ты же не хочешь потерять эту работу, а я твой начальник. Я не должна дожидаться своего чая.
- Да, миссис, - я склонила голову, чувствуя прилив жара к лицу. Я старалась выглядеть покорной, но внутри чувствовала облегчение, и щекотка нелепого смеха едва не душила меня.
Она села прямо на них.
Как мне вообще вытащить их из-под её огромной...
- Слава тебе, Господи, сегодня день рынка, - заявила Агнес, схватив ведро и начиная чистить картошку.
- Действительно, - я кашлянула. Ребра сдавило желанием расхохотаться, мне тяжело было дышать. Как хорошо иметь секрет. И секрет определённо в безопасности под объёмными юбками Агнес.
Я месяцами не чувствовала себя такой живой.
Миссис Пратт ворвалась в дверь и промаршировала по кухне как важный бифитер[2]. Все, чего ей не хватало - тюдоровской шляпы, алебарды и какого-нибудь бедного узника, чтобы охранять его в Тауэре.
Не будь я осторожной, этим несчастным узником могла оказаться я сама.
- Я отправляюсь к мяснику, - заявила она. - У нас недостаточно мяса для рагу.
Это оказалось последней каплей. Я подавилась, а затем стала кашлять, пока слезы не потекли из глаз. Я чувствовала, что если в ближайшее время не выберусь отсюда, то расхохочусь.
- Господи, Мег. С тобой все в порядке? - спросила миссис Пратт.
Я шмыгнула носом, затем задержала дыхание.
- Вполне, - выдавила я.
Она сморщила нос, глядя на Агнес.
- Позаботься, чтобы все было в порядке к тому времени, как я вернусь.
Агнес кивнула. Как только миссис Пратт с топотом поднялась по лестнице, Агнес повернулась ко мне.
- Я выйду ненадолго, если не возражаешь. Придерживайся обычной рутины, хорошо?
- Да, миссис, - я не могла в это поверить. Свобода так близко. Я смогу вернуть рубашки этим утром.
Дрожа от волнения, я дожидалась, когда Агнес покинет своё место на корыте. Я понятия не имела, что она задумала, но наслаждалась мыслью, что не я одна желала ненадолго сбежать.
Когда после ухода Агнес прошло более получаса, я собрала заштопанные и постиранные рубашки и выскочила на лестницу, едва не поскользнувшись на льду.
Солнце светило ярко, настолько ярко, что я ничего не видела, но его поцелуй ощущался тёплым и доброжелательным - знак, что возможно, зима будет длиться не вечно.
Осторожно ступая в следы тех, кто ходил к каретнику и обратно, я прошла через заснеженный сад. Сосульки под крышей истекали капелью, сверкая на солнце и доходя до вьющихся ветвей дремлющего плюща, который цеплялся за камень. Они сияли серебристым, как и мои часы, лёд ловил свет и превращал его во что-то чарующее.