– Вы так спокойно говорите о позоре и унижении? – прошипела я, не в силах справиться с внезапно накатившей злобой.
Меня буквально трясло, точно своим пренебрежением и насмешкой этот мужчина прорвал плотину, за которой до сих пор томились все мои эмоции и чувства. Никогда в жизни я не ощущала себя настолько разгневанной. Пустота, которая все это время обитала в моей душе, вдруг начала наполняться злостью, обидой, негодованием, во мне словно зрела маленькая искра, раздуваемая в огромный пожар. И когда этот огонь проник в мои жилы и смешался с кровью, я не выдержала и замахнулась.
Он поймал мою руку на излете, крепко схватив за запястье. Я левша, а потому хрустальная капелька амулета теперь болталась перед его глазами. Только сейчас она буквально пульсировала таким ослепительным светом, что я невольно прикрыла заслезившиеся глаза, а за моей спиной застонала Рини, пряча лицо в колени.
– Как больно! Жжет!
Дазган несколько секунд молча удерживал мою руку перед своим лицом – похоже, что это сияние его ничуть не беспокоило – а потом вдруг коснулся губами тыльной стороны моей ладони. Я хотела возмутиться и даже открыла глаза, но он, по-прежнему удерживая меня одной рукой, второй достал из недр плаща черный платок и, все так же, не говоря ни слова, ловко намотал его на мое запястье.
– Значит, я не слишком ошибся, – странным голосом проговорил он и отпустил меня.
Я тут же забилась в самый дальний угол кареты и спрятала плачущую девочку за своей спиной.
– Не снимайте повязку, пока вас не избавят от амулета, если не хотите, чтобы кто-нибудь из ваших подруг пострадал.
Я почувствовала целую сотню эмоций, которые бурлили во мне, требуя выхода. Большей части из них я даже не знала названия. Я была как слепой, который неожиданно прозрел и не может понять, ЧТО он видит. Это был одновременно и страх, и восторг, и недоумение – целый букет невообразимых красок, о которых я знала лишь понаслышке.
– Что… что со мной? – хрипло выдавила я из себя.
– Как, вы говорите, зовут ваших родителей? – он подался в мою сторону, не спуская цепкого взгляда с моего лица.
Я не знала, что говорить. Назвать чету Димантис? Но ведь сияние амулета явно связано не с ними, а с настоящими родителями, о которых я ничего не знаю.
– Меня воспитали в семье Димантис, – наконец неуверенно произнесла я, – но они не настоящие родители. О настоящих я ничего не знаю.
Он опять снял перчатку и потянулся к моему лицу. Я отпрянула, придавив Рини. Девочка захныкала, дазган сжал свою сияющую кисть в кулак и с видимым усилием убрал под плащ. Мне показалось, что его пальцы дрожали.
– Вы знаете, что вы не санхейо? – чужим голосом произнес он. – И никогда ею не были.
Я молча кивнула.
– Как давно вам это известно?
– Моя мать… – я запнулась, – моя приемная мать сказала мне об этом сегодня.
Он как-то неопределенно хмыкнул.
– Полагаю, именно потому вы здесь вместо эйрины Димантис.
Я вновь ощутила внутри себя волну негодования и обиды. Дазган откинул плащ и вернул перчатку на место.
– Ни о чем не беспокойтесь, – сказал он. – Сейчас вы пройдете на мой корабль, и я полностью позабочусь о вас… – он покосился в сторону Рини, – и вашей подруге.
Только теперь я заметила, что карета стоит.
***
Выбравшись из кареты, я на мгновение задохнулась от красоты открывавшегося вида. Передо мной, насколько хватало глаз, расстилалось безбрежное море. Стоявшее в зените солнце пронизывало его лучами до самого дна, от чего по водной поверхности скользили яркие блики, а у пристани на приколе стояли величественные фрегаты с приспущенными парусами.
– Я думала, они не заходят в порт, – ошеломленно пробормотала я.
– Здесь глубина тридцать пять футов, – отозвался наш сопровождающий, – свободно проходит даже сто пушечный линкор. Позвольте вашу руку.
Я, как во сне, вложила в его ладонь чуть дрожащие пальцы. Рядом тут же образовалось несколько даханнов, подхвативших наш багаж, а Рини буквально прилипла ко мне с другой стороны. В голове все смешалось: обида на прошлое, страх будущего, опасения, неизвестность и где-то в самой глубине крошечный огонек надежды. Эйра Димантис сказала, что я даханни, возможно, последняя в мире… Но дазган пояснил, что женщины у них есть, хоть и мало. Может, даханни означает не просто женщину? И откуда же я взялась, если их женщины бесплодны еще со времен Войны?
Порывистый ветер трепал мои косы, рвал подол плаща, заставляя кутаться сильнее. Каменные плиты под ногами заменили широкие просмоленные доски пирса, закончившиеся сходнями, выкрашенными белой краской. Я подняла голову, пытаясь осознать всю глубину произошедших со мной событий. Прямо перед глазами возвышался тяжелый бок корабля, резные поручни и уходящие вверх мачты.