Хотя Макси и обещал ей позвонить, когда вернется, Мария Карлотта решила ждать его здесь, в студии, в доме их будущего ребенка. Для Макси ее беременность будет настоящим сюрпризом, ведь пока не были готовы анализы, она, не уверенная на сто процентов, ничего ему не говорила. Обогнув ширму, она увидела их широкую постель, а на ней… Макси. Его обнаженное тело, которое она так любила, белело в лунном свете на темной простыне, его длинные светлые волосы разметались по подушке. Рядом с Макси лежала красивая обнаженная мулатка. Ее черные, как виноградины, расширенные от удивления глаза неподвижно смотрели на Марию Карлотту.
— Что тебе нужно? — зло, с жестким американским акцентом спросил Макс, глядя на нее.
— Я… я хотела сделать тебе сюрприз… — растерянно пролепетала Мария Карлотта.
— А вышло, что сюрприз преподнес тебе я, — усмехнувшись, сказал Макс.
Долгие месяцы привыкала она к его акценту, к его вульгарному сленгу, к его циничным шуткам, но она не знала, что он способен на предательство. Он обманул ее, он любил другую женщину в их постели, где она зачала от него ребенка, ребенка, который уже живет в ней. От стыда ее бросило в жар, она готова была сквозь землю провалиться.
— Почему ты так поступил? — еле слышно спросила она.
— Мне захотелось, — вызывающе ответил он и добавил холодно и грубо: — Раз уж так вышло, что ты меня застукала, тем лучше, можно будет обойтись без объяснений. Нам было хорошо с тобой, но все кончилось. Как говорится, поезд дальше не пойдет, просьба освободить вагоны, так что привет. — И Макс встал, надевая халат.
Она знала, что такое предательство, но не знала, что на предательство способен Макс. Почти теряя сознание, она покачнулась и начала падать назад, на ширму, которая с грохотом опрокинулась на пол прежде, чем она поняла, что случилось. Она не помнила, как выбежала из студии, спустилась по лестнице, очутилась на пустынной, залитой лунным светом улице…
ГЛАВА 3
Пьетро Ровести снял очки в массивной черепаховой оправе и провел ладонью по глазам, воспаленным от усталости и большого количества выпитого бурбона. Потом положил очки на письменный стол и в изнеможении откинулся на спинку кресла.
Эти несколько дней были просто сумасшедшие. Французы, которые должны были принимать участие в финансировании его новой театральной работы, в последнюю минуту отказались, предоставив ему в одиночестве решать все экономические проблемы. Критики, которых он пригласил на генеральный прогон, лишь пожали плечами и с сочувственными улыбками молча разошлись. Постановка, стоившая ему нескольких месяцев жизни и больших денег, провалилась еще до премьеры. Хорошо, если ему удастся окупить хотя бы треть вложенных средств. А ведь казалось, неплохая идея — инсценировать «Милого друга» Мопассана в современном ключе, переселив персонажей в сегодняшний Рим с его проблемами.
Режиссером была Жасмин де ля Рош, известная своими постановками классики и злободневными социальными спектаклями. Пьетро надеялся, что ей удастся вдохнуть новую жизнь в героев великого романа.
— Засранцы! — вне себя от злости воскликнула Жасмин, привыкшая к совсем иной реакции прессы на свои работы. — Засранцы все эти критики!
— Просто они не стали кривить душой, — миролюбиво пробормотал Пьетро.
— Уж не хочешь ли ты сказать, что я сделала дерьмовый спектакль?
Пьетро взял со стола очки, надел их и, облокотившись обеими руками о стол, уставился на режиссершу.
Жасмин была миниатюрна и настолько худа, что казалась болезненно хрупкой, однако горящий взгляд ее огромных черных глаз свидетельствовал о неиссякаемой энергии и огромной духовной силе.
— Ну, что уставился? Говори же!
Тяжело вздохнув, Пьетро наконец решился:
— Хочешь правду?
— Я уже битый час ее от тебя дожидаюсь.
Пьетро внутренне напрягся, как хищник перед прыжком на свою жертву.
— Тогда слушай, — сказал он и направил на нее указательный палец. — Что ты умеешь, так это пускать пыль в глаза. Сколько продюсеров попалось на твою удочку, а потом по твоей милости потеряли миллиарды! Мне ты тоже голову задурила, но, слава богу, у меня открылись глаза. Все твои спектакли и фильмы — блеф, чистое надувательство.
Жасмин смотрела на Пьетро не отрываясь. Ее лицо покрылось красными пятнами.
— Какой же ты говнюк, — тихо сказала она.
— Это к делу не относится, зато я точно знаю: никогда твои фильмы не будут иметь кассового успеха. Хочешь сказать, что работаешь для избранных? Окстись! Ты же не Феллини, дорогуша, не забывай об этом.
Жасмин не выдержала. Сделав быстрое движение рукой, она выплеснула из большого хрустального стакана виски вместе с кубиками льда прямо Пьетро в лицо.
— Кретин! — закричала она. — Болван! Идиот! Алкоголик! Ничтожество! Весь в свою распрекрасную родню. Хочу — не хочу, буду — не буду, нравится — не нравится, ты что, капризный, избалованный ребенок, которого привели на аттракционы? Театр — не луна-парк, театр — святыня! У тебя ни на что нет своего мнения: что прихвостни твои нашепчут, то ты и повторяешь, как попугай. Тебе не дано, не было и не будет дано испытать хоть раз в жизни творческое вдохновение, а я знаю, что это такое. Сегодня тебе похвалят какую-нибудь вещь, ты поддакнешь; завтра ее же поругают, ты снова поддакнешь. Выбор — не по твоей части. Женщину и ту не сумел себе выбрать, женился на первой подвернувшейся шлюхе. Воображал, что она без ума от тебя, а ее интересовало наследство деда, поэтому она и сбежала от тебя, когда денежки уплыли. А теперь тебе только и остается, что рвать на себе волосы.
Пьетро неподвижно застыл в кресле. Слезы застилали ему глаза.
— Мой «Милый друг» — настоящий шедевр, заруби это себе на носу! Его и через сто лет будут вспоминать! — почти с отчаянием выкрикнула Жасмин, направляясь к двери.
— У театральных критиков другое мнение, — с иронической улыбкой заметил Пьетро.
— Ты их распустил. Твой дед не позволил бы с собой так обращаться. Мне уже пятьдесят, и без ложной скромности могу сказать, что как художник я в жизни реализовалась. «Милый друг» — лучшее из того, что я сделала, время докажет мою правоту. А ты… ты еще пожалеешь о своих словах. — И Жасмин ушла, хлопнув дверью.
Пьетро остался один в тишине своей холостяцкой квартиры, которая занимала верхний этаж старинного здания на улице Ока. Окруженный с детства предупредительными слугами, он довольствовался теперь приходящей домработницей и шофером, который по совместительству ухаживал за садом на верхней террасе. Сад с цветущими форзициями, азалиями, розами и лилиями был красив, но не шел ни в какое сравнение с парком на улице Сербеллони в Милане, окружавшим особняк деда и проданным вместе с ним тетей Анной, когда еще была надежда спасти издательство от краха.
Он вошел в кухню — просторную, оснащенную самой современной бытовой техникой и чистую до стерильности. Открыл огромный американский холодильник, где уместилась бы еда на сто человек. Достал из морозилки формочку со льдом и наполнил им широкий низкий стакан. Потом вернулся в гостиную, привычным жестом откупорил бутылку бурбона, налил в наполненный льдом стакан янтарного виски и поставил на стереопроигрыватель пластинку с адажио Альбинони.
На столике рядом с креслом стояла фотография в серебряной рамке — Мануэлла с детьми.
— Привет тебе, дорогая моя шлюха, — сказал он, глядя на фотографию. — И вам привет, мои дорогие невинные детки.
Зазвонил телефон. Пьетро снял трубку и сразу же узнал голос Марии Карлотты. Несмотря на плохое настроение, Пьетро был рад поговорить с сестрой. Пьетро всегда чувствовал в ней родную душу. Они оба были ранимы, незащищенны, легко теряли надежду, и это соединяло их особой, им одним понятной связью. Вот и сегодня оба были на грани отчаяния. Пьетро рад был бы помочь сестре, но что он мог сделать, сидя здесь, в своей римской квартире? Мария Карлотта в лучшем положении, чем он: ей всего двадцать три года, у нее вся жизнь впереди. Соня, эта хитрая интриганка, захомутает для нее богатого мужика, уж будьте уверены, чтобы с его помощью решить свои материальные проблемы. Нет, не мужлана с туго набитым кошельком, а вполне утонченного молодого человека, который станет подходящей парой для хрупкой в психическом плане Марии Карлотты. А от него, Пьетро Ровести, какой толк? Что он может для нее сделать? Наследство деда, казавшееся баснословным, утекло между пальцев, все продано, включая дома, виллы, особняки и даже знаменитое издательство. Правда, еще остались тысячи миллиардов, таинственно исчезнувших на пути из Панамы в Лондон, и если они найдутся, а найтись они должны обязательно, Пьетро снова разбогатеет, к нему вернется былое могущество Ровести. Уже много лет Пьетро платил частным сыщикам, занятым поисками пропавшего состояния. Он не верил, что такие огромные деньги могут исчезнуть, растаять, как весенний снег. Где-то они лежат, надежно спрятанные, и ждут, что кто-нибудь их найдет.