— Видишь ли, — начал он не спеша, — Соня только что уехала, подарив мне на прощание Римлянина. В цилиндре типографского станка твоего деда лежало то, что ты видишь у меня в руках. Бриллианты на тысячу миллиардов лир. Теперь это сокровище по праву принадлежит мне.
Пьетро взял в руку один бриллиант, подбросил его вверх, поймал, снова подбросил. В детстве на море он любил выискивать в песке такие мелкие камешки и играл с ними.
— Тетя Анна тоже догадалась о тайнике, но ты опередил ее и первым достал этот мешочек. Выходит, в охоте за сокровищами победил ты?
Он сказал это спокойно и холодно, может быть, даже слишком холодно. Паоло впервые видел его таким — зрелым, уверенным в себе мужчиной, и эта перемена испугала его.
— Тринадцать лет назад твой дед отправил меня в Женеву за этими самыми бриллиантами, на которые он истратил тысячу миллиардов лир, — начал объяснять Паоло. — Я обещал ему хранить молчание и обещание свое выполнил. По сравнению со всеми вами у меня было преимущество, я знал, что капитал обращен в драгоценные камни. Но где спрятаны камни, я не знал, и это чистая правда.
Единственно, о чем умолчал Паоло, это об участии в операции ювелира Роберто Кортезини.
— Значит, тетя Анна умнее нас всех, — заметил Пьетро. — Мысль о бриллиантах не приходила ей в голову, но зато она точно высчитала, что в этой старой развалине должен быть тайник, а в нем — ключ к исчезнувшему наследству.
Паоло между тем аккуратно высыпал бриллианты в мешочек и протянул руку за последним, которым играл Пьетро. Бриллиант был белого цвета, в форме ладьи. Потом он завязал мешочек шнурком, надел пиджак, плащ и шляпу и спокойно направился к выходу.
— А это ты взять не хочешь? — показывая на станок, спросил его Пьетро. — Если тетя Анна узнает, что ты нашел бриллианты, она, чего доброго, наймет киллера, чтобы с тобой расправиться. Если же я скажу ей, что Римлянина во дворце не оказалось, она займется его поисками.
— А что ты будешь в это время делать? — спросил Паоло.
— Ничего. Дед предвидел, что мы доведем до краха дело его жизни, и оставил тысячу миллиардов, как спасательную шлюпку на тонущем корабле. Баснословные богатства предназначались самому умному из нас, способному возродить издательство или создать что-то другое, не менее значительное. Я никогда не отличался особыми талантами, и дед знал это. Он понимал: если деньги достанутся мне, я их истрачу или вложу в заведомо проигрышное предприятие.
Паоло внимательно посмотрел на племянника.
— Ты хочешь сказать, что тебя не волнует потеря такого богатства?
— Вот именно.
— В таком случае ты или самый благородный из всех Ровести, или, наоборот, самый хитрый. В последнем случае можно ожидать, что ты наймешь убийцу и он отнимет у меня не только бриллианты, но и жизнь. Впрочем, я фаталист. Как будет, так и будет, тем более что изменить уже ничего нельзя.
— Давай привинтим к цилиндру крышку, а потом дождемся грузчиков, пусть принимаются за работу.
— А что делать с Римлянином? — спросил Паоло.
— Скажем, чтобы отправили его в Милан, к тете Анне. Она хотела его получить, и она его получит. Бриллианты же, надеюсь, пойдут на возрождение издательства, или я не прав? Меня они больше не интересуют. Если я чего-то стою, то и без фамильного наследства обойдусь. Собственными силами.
Они привинтили к цилиндру крышку, накрыли станок полиэтиленовым мешком и сели на ящики в ожидании грузчиков. Паоло курил сигарету, а Пьетро, найдя в кухне початую бутылку виски, прихлебывал прямо из горлышка. Со стороны они были похожи на двух приятелей, присевших отдохнуть после тяжелой работы.
Пьетро вдруг весело рассмеялся.
— Я представил себе, как разозлится тетя Анна, — объяснил он удивленному Паоло, — когда обнаружит, что в станке ничего нет.
— Она может тебя заподозрить в краже, — сказал Паоло.
— Конечно, может. Скорее всего так и будет. Я свою тетку знаю, она наймет в детективном агентстве сыщика, и тот будет ходить за мной по пятам.
— Думаешь, она и до меня доберется?
— Не сомневаюсь, ведь она очень умная. Но ты уж сам выпутывайся из этой истории, а я, слава богу, освободился от семейного гнета да от денег тоже, с твоей помощью.
ГЛАВА 2
Соня остановилась, чтобы заплатить за проезд по автостраде, после чего свернула на Восточное шоссе. Всю дорогу от Венеции до Милана шел проливной дождь, и вести машину было трудно. Силия сидела рядом с Соней, а у нее на коленях спали крепким сном неразлучные Боби и Пупетт.
Соня молчала и казалась спокойной. На самом деле боль, которая в первые дни после смерти Марии Карлотты казалась непереносимой, теперь лишь притупилась, навсегда поселившись в ее истерзанном сердце. Она даже стала понемногу привыкать к этой горячей пульсирующей боли, которая — она знала это — не пройдет никогда.
Доехав до развязки, она свернула на Колоньо и, обогнав колонну рефрижераторов, въехала на старую узкую асфальтовую дорогу, которая привела ее прямо к остерии, над которой по-прежнему красовалась надпись: «Ресторан Сант-Антонио». Она поставила машину под навес, с которого ручьями стекала вода, и заглушила мотор. Собаки, выпущенные из машины, стали энергично отряхиваться, явно недовольные ненастной погодой.
Соня отперла дверь своим ключом и пропустила вперед Силию с таксами. Поднявшись по лестнице, она очутилась в своей комнате, где прошли ее детство и юность. Здесь ничего не изменилось, лишь толстый слой пыли напоминал о том, что в комнату давно никто не входил. На стеллажах все так же стояли стопки тарелок, бутылки с ликерами, мешки с кофе. За ширмой виднелась кровать. Соня заглянула в спальню отца. Здесь тоже все было по-старому, как при синьоре Бамбине: родительская кровать была застелена все тем же зеленым плюшевым покрывалом, на трюмо стояли знакомые с детства туалетные принадлежности покойной матери — пудреница и маленький пульверизатор для духов с резиновой грушей в шелковом сетчатом чехле с кисточкой на конце. Лишь на маленьком столике прибавилось лекарств — видно, отец чувствовал себя все хуже.
— Придется нам с тобой пока пожить в этой каморке, а там что-нибудь придумаем, — извиняющимся голосом сказала Силии Соня.
Верная служанка в ответ лишь пожала плечами: для нее главное было, что она рядом с Соней, а удобства — дело десятое.
— Собак надо покормить, — заволновалась она и принялась разбирать вещи.
— Нам бы тоже не мешало поесть, — заметила Соня. — Спущусь в кухню, посмотрю, что там происходит.
Кухня полностью преобразилась. Здесь теперь все было иначе, появилась современная бытовая техника. Персонал тоже сменился, Соня никого не узнала.
— Я Соня Бренна, — сказала она просто. — Где мне взять фартук?
Повар, опускавший в этот момент в кастрюлю спагетти, даже не обернулся. Два его помощника и официант посмотрели на нее с удивлением.
На стойке стояли тарелки с приготовленными порциями, и Соня спросила:
— Это на какой столик?
— Шестой, — ответил шеф-повар.
Соня взяла тарелки и с ловкостью опытной официантки внесла их в зал ресторана и подала сидящей за шестым столиком молодой элегантной паре.
— Вы сделали правильный выбор, заказав наши фирменные эскалопы под грибным соусом, — с приветливой улыбкой сказала она. — Гренки, на которых лежит мясо, тоже вкусные, чувствуете, как аппетитно они пахнут коньяком?
Молодых людей смутило заботливое внимание элегантной и красивой женщины, аристократические манеры которой не вязались с ролью официантки.
На обратном пути Соня подошла к стойке, за которой она увидела отца, и взгляды их встретились. Антонио Бренна, еще более постаревший со дня их последней встречи, сидел за кассой. Увидев дочь, он посмотрел на нее поверх очков, съехавших на кончик его длинного носа, и на его лице не дрогнул ни один мускул. Соня остановилась на секунду, улыбнулась и поспешила на кухню.
К одиннадцати ресторан начал пустеть. К двенадцати в нем не осталось никого. Персонал тоже ушел. Официант спустил жалюзи и потушил светящуюся уличную рекламу. Антонио пересчитал выручку, положил ее в конверт и спрятал в глубине выдвижного ящика под кассовым аппаратом. После того он отправился в кухню, где дочь уже поставила на стол две чашки с горячим молоком.