«Если этот северянин не мертвец и не евнух, он не устоит». А с мужчиной, одурманенным женскими чарами, легче договориться.
Она сразу заметила, что терпение у Иофама, царевича Иудеи, на исходе. Его губы сжались в тонкую линию. Он зашагал к ней скованно, как если бы какой-нибудь глиняный идол сошел с постамента. Билкис приветствовала его улыбкой и протянула руку ладонью вверх, чтобы окрашенная хной кожа засияла на солнце.
– Царица Савская рада тебе, посланник царя Соломона. Она хочет новой беседы с тобой. Нет, не опускайся на колени, ты можешь сесть рядом, – добавила она, быстро оценив его норов.
Конечно, царевич Иофам и не думал преклонять колени, и теперь, когда Билкис так беззаботно отказалась от ритуала, он спохватился, что должен проявить к ней почтение, а не хмуриться.
– Спасибо, царица, но я постою.
– Что ж, стой, – тихо рассмеялась Билкис, – но, боюсь, ты утомишься, ведь я хочу узнать о твоей стране и твоем царе все. Когда устанешь стоять, разрешаю тебе сесть, где сочтешь удобным, чтобы мы могли говорить, как добрые друзья.
Посланник царя Соломона смотрел на нее с опаской, словно видел перед собой дремлющую ядовитую змею. Царица снова улыбнулась. Столкнувшись с наделенной властью женщиной, этот человек действия растерялся.
– Поведай мне о царе Соломоне.
– Что ты хочешь узнать?
– Конечно же, то, что ты хочешь мне рассказать. Он великий царь, мудрый и могущественный, это понятно. Разве не всех царей описывают такими словами? – Она взяла веер из ярких павлиньих перьев и начала медленно обмахиваться, овевая свою кожу легчайшими дуновениями. – И ему нужны мои пряности. Это тоже можно сказать обо всех царях.
– Тогда что я могу сказать такого, чего ты не знаешь? – спросил Иофам. – Твои советники уже успели прочитать царские свитки. Разве тебе не объяснили, что там написано?
Билкис мягко опустила веер на колени. Иофам явно гордился своим умением говорить прямолинейно и ни во что не ставил женщин. Билкис подумала, что самое время воззвать к Матери и обуздать его.
– Я читала свитки, юноша, и знаю, о чем там речь. Позволь мне дать тебе совет, Иофам. Тебе следовало бы помнить, что ты здесь не ради себя, а ради своего царя. И ты проявил бы еще большую мудрость, если бы учитывал одну вещь.
– Какую? – спросил он.
Билкис знала, что он не выдержит воцарившегося молчания.
Она с удовольствием отметила, что его лицо вспыхнуло от досады и разгорающегося гнева. «Он ожидает, что сейчас я покажу ему свою власть, начну угрожать». Она улыбнулась и снова подняла веер.
– Что я не только царица. Я гожусь тебе в матери. Или, по крайней мере, в тетушки, – добавила она, и в словах ее звенел смех. – А теперь иди сюда, Иофам, царевич Иудеи, садись рядом со мной на эту подушку и расскажи мне то, что я хочу знать.
«Это так просто». С лица Билкис не сходила улыбка, пока укрощенный брат царя Соломона устраивался на подушке у ее ног, словно сын или придворный певец. Умение заставлять людей слушаться, как и любое другое, мало было приобрести, его следовало постоянно совершенствовать на практике.
«Никогда не отдавай приказ, если знаешь, что его не выполнят, Билкис. Никогда не давай мужчине возможности ослушаться и проявить неуважение. И даруй то, чего он даже не успел попросить». Сквозь годы тихий голос матери делился с ней женской мудростью. «Да, мама, – ответила мысленно Билкис, – я помню. Смотри, как этот грубый надменный мужчина склоняется передо мной, сам не зная, что покоряется».
И, как она и ожидала, стоило царевичу Иофаму заговорить, он открыл намного больше, чем думал, и, конечно, намного больше, чем хотел, приходя сюда. Как и большинство мужчин, он становился красноречивым от восхищенного внимания женщины. А возможность восхвалять достоинства своего царя и величие своей родины вдохновляла на бесконечные славословия.
«Если бы я поверила хоть половине того, что он рассказывает о своем мудром царе, мне пришлось бы пасть ниц и поклониться Соломону!» По словам Иофама выходило, что в Соломоне больше от бога, чем от человека.
– Красота, щедрость, мудрость – твой царь просто образчик всех достоинств.
Улыбнувшись, Билкис взмахнула веером. Поток теплого воздуха хлынул на влажное от пота лицо Иофама, принося с собой ее аромат, дразнящую смесь амбры и ладана. Билкис увидела, что царевич, сам того не замечая, подался вперед, инстинктивно стремясь приблизиться.