- Убила бы! – мрачно заметила Алла. – Но по своей воле, я из этого тела не уберусь, сколько бы она не хулиганила.
Стас кивнул.
- Я уже это понял.
Вспомнился разговор с Екатериной Семёновной. Самое время переключить Аллу.
- Мне нужно кое-что тебе рассказать. Только не кидайся в меня посудой. Или лучше пойдём в комнату.
- Надеюсь, в спальню? Поддержишь мой постельный режим?
Стас почувствовал, как в воздухе повисло напряжение.
- Алла, тебе не стоит даже так шутить. К тому же я тебя предупреждал: наши отношения должны быть только дружескими. Особенно, если не хочешь неприятностей.
- Ладно, пошли, девственник. В гостиную, а не в спальню. Подумаешь, пошутить нельзя? Ты своими заявлениями меня только раззадориваешь. Не понимаю, что плохого, если мы немного развлечёмся? Тело то твоей любимой Алисы? Ой, - Алла потёрла плечо, с которого сполз халат, - Стас своими глазами увидел красное пятнышко. – Она меня ущипнула.
Стас рассмеялся.
- Ты поосторожнее. Эта душа не побоялась сунуться в пекло сражения.
- Ладно, я виновата. Больше не буду. Вот, даже халат поправлю. Пошли уже, я умираю от нетерпения.
Гостиная оказалась уютной, хотя и небольшой. Диван, два кресла. В стеклянном шкафчике Стас обнаружил бокалы и сервизы. Привлекли внимание тёмно-зелёные шторы с рисунком.
- Напоминает картину Моне «Пруд с кувшинками», - заметил Стас. – Расцветка в таких же тонах.
- Странно, я помню все картины Моне, но не помню собственной жизни.
- Это нам и предстоит восполнить. – Они уселись в кресла. Стас подвинул поближе к себе кружку, стоящую на столе.
- Знаешь, вчера я бы в твоём доме…. – начал он.
Во время его рассказа, Алла то смеялась, то плакала, то вскакивала, то садилась. А когда дошло до сцены в общежитии, добралась до серванта с бокалами.
- Какая же я дура! Дура! Набитая дура! - кричала Алла и, схватив бокал, швырнула его об стенку.
- Ты обещала! – Стас хотел схватить её, но что-то удержало его в кресле. Ему почудилось, что Алиса была вовсе не против разбитой посуды, только бы он не прикасался к Алле.
Методично перебив первый ряд, - Алла упала в кресло. Подняла заплаканное лицо на Стаса.
- Понимаешь, почему я отношусь к мужикам потребительски? Вас нельзя любить. Как только влюбляешься, вы получаете власть, которой пользуетесь.
Стас молчал, не зная, как приступить к финальной сцене. На всякий случай встал из кресла и подошёл к окну. Алла вытащила очередной бумажный платок, высморкалась и швырнула его на ковёр. Глаза теперь были сухими. В них бушевало пламя.
- Я помню этот день. Приехала домой. Вошла к себе в комнату. Там ещё была та атмосфера счастья. На кровати валялось платье, которое я не одела. На столе учебник по французскому. Тетрадь с недоделанным домашним заданием. Поняла: больше не смогу прийти в институт. Не смогу учиться. Я вырвала листок и написала записку. Ревела, буквы расплывались. А дальше темнота. Не помню.
Стас, слушая Аллу, второй раз представлял эту сцену, чувствовал её боль. Предательство, разбившее неокрепшую душу восемнадцатилетней девочки-калеки.
- Как я это сделала? – глухо спросила Алла, подходя к окну и глядя вниз. Стас схватил её за плечи.
- Не бойся, здесь всего четвёртый этаж, и мне вовсе не хочется опять стать хромоножкой, - Алла высвободилась и прижалась лбом к окну.
- Что произошло на даче? – быстро спросил Стас.
Алла расширила глаза, погружаясь в прошлое.
- Мальчик, который мне нравится, заманил меня на второй этаж. Мы начали целоваться. А потом пришли его друзья. Это было пари. Он похвастался, что я пойду с ним. Они набросились на меня, начали трогать. Их скользкие руки шарили по моему телу. Задрали юбку, - Алла тяжело дышала. - А тот, которому я посвящала стихи, стоял и смотрел, не пытаясь меня защитить. Как-то я сумела их оттолкнуть. Окно было открыто. Пахло сиренью. Я упала на кусты сирени. Ненавижу этот запах.
- Сядь, - Стас подвёл Аллу к креслу.
- Это был первый раз, когда меня предали. Второй раз наложился на первый. Я больше могла верить мужчинам. Там был высокий этаж.
В её глазах было такое горе, что Стас подумал, лучше бы она ещё что-нибудь разбила. Но Алла уже не плакала. А потом встала, сжала кулаки и повернулась к Стасу.
- Слабачка. Я должна была выдержать. Этот говнюк не стоил моей жизни. Поставь чайник, Стас. В горле пересохло.
Стас нерешительно посмотрел на окно. На Аллу. Снова на окно. На Аллу. Но девушка смотрела на пол. Из-под дивана выкатилось что-то продолговатое и кругленькое. Остановилось у ног Аллы.
- Моя помада! – воскликнула девушка. – Любимая помада, которой она не дала мне накрасить губы перед твоим приходом.
Девушка схватила тюбик и открыла его. - Да, та самая от Кристиан Диор. - Алла нахмурилась.
- Она что, простила меня?
- У неё добрая душа, - сказал Стас, чувствуя, как подступают слёзы. – Алиса хотела тебя утешить.
- Ну спасибо тебе, Лиса.
- Почему Лиса? – удивился Стас. – Алиса.
- Муженёк её так называет. То есть меня, думая, что она это я. Как думаешь, может, хватит морочить ему голову?
- Тебе решать, - пожал плечами Стас. – У тебя в любом случае у тебя есть дом и там тебя ждут. И твой учебник французского лежит на той же самой странице.
- Ну, конечно. Отец. Мой бедный отец. Сколько всего ему пришлось пережить из-за меня. Не знаю, как выпросить у него прощение, - Алла закашлялась.
- Я всё же поставлю чай, - сказал Стас. – Думаю, тебя можно оставить одну.
- Конечно. У меня есть ещё дело. Доделать то задание по французскому языку.
- Это важно, - Стас развёл руками. – Самое важное, что ты должна сделать.
- А что? – Алла поправила волосы и провела помадой по губам. – Я ещё должна закончить МГИМО. Ох, я покажу всем парням, которые там учатся.
Алла на удивление быстро пришла в себя. Стряхнула прошлое, словно оно осталось в разбитых бокалах на полу гостиной.
Алла так и не стала пить чай. Строила безумные планы. Вероятно с телом Алисы, она заразилась её уверенностью. Стас взял эклер и тут вдруг блюдце, чуть задрожав, подъехало к Алле.
Девушка открыла рот. Посмотрела на потолок.
- Это обалдеть! Значит, теперь можно?
Она нерешительно смотрела на блюдце, где осталось два эклера. Протянула руку. Блюдце стояло на месте. Взяла эклер, поднесла ко рту. Откусила кусочек.
- Странно, почему мне раньше не нравились эклеры? – спросила она у Стаса. – Спасибо, Лиса. Надеюсь, ты не против, если я буду тебя так называть?! Я оставлю тебе последний эклер. И обещаю больше не приставать к твоему парню, хоть он и красавчик.
Обычно Стас сны не запоминал, но этот сон, такой яркий волнующий, запомнился с декорациями и главными героями. Наконец, он увидел лицо Алисы, ту девушку в расстёгнутой шубке, на парковке занесённых снегом автомобилей. Растерянность в голубых глазах, прикушенная нижняя губка от досады. Вспомнил своё удивительное чувство: это моя девушка. Чувство усилилось, когда Алиса села в его автомобиль. Хотелось держать за руку, не отпускать никогда. И ведь отпустил дурак. А потом разыскивал её в конторе по переселению душ. До того голову потерял, что прыгнул за ней в девятнадцатый век. И снова встреча: только Алиса уже другая. Красавица Мари Репнина. Цвет глаз фиалок, что цветёт на подоконнике, к которому так подходит светло-русый цвет волос. Но и ему тоже тело досталось под стать. Хоть и обедневший род, но всё же князь Ковалёв. Стас зажмурился, вспоминая своё отражение в зеркале. Блондин с лицом киноактёра в форме гренадёрского полка с золотыми пуговицами и эполетами. Видел свою комнату, куда приходила Алиса, то есть княгиня Репнина. Вспомнил, как они любовью занимались, и тут же в теле откликнулось желание. Уф, а он уже боялся за свою мужскую несостоятельность из-за того, что тело не реагировало на Настю. А дело в другом.
Так, а что там дальше было в том сне?
Восстание. Ощущение своей силы, гордость за мужиков рядом. Опьяняющее чувство свободы. Могли ведь Зимний дворец взять. Не сложилось. Трубецкой подвёл. Стас видел Трубецкого, как будто вчера расстались. Услышал голос Катрин, жены его. «Ах, Николаша, как мы за тебя испугались». Его в той жизни Николашей звали. Стас хихикнул. Ну а дальше то, что было? Ох, Стас даже одеяло натянул до подбородка, такой озноб по телу прошёл. Отступили декабристы. Ушли на лёд, ещё были силы взять Петропавловскую крепость, а император новоиспечённый приказал из пушек стрелять. Теперь он понимал выражение: земля разверзлась под ногами. Там, правда, был лёд. И он вспомнил своё отчаяние, когда смотрел в тёмное без звёзд небо и держался за край льда, чувствуя, как холод добирается до сердца. Ему казалось, что до него доносятся стоны тех, кто ещё жив. А потом нашла его Мари-Алиса. Жизнью рисковала, чтобы его спасти. Не вышло. Предательский лёд треснул. Но, держа Мари-Алису в объятиях, не страшно и утонуть.