Мы пришли в маленькую гостиную, куда вскоре другой лакей и горничная принесли поднос с едой. Почему-то оба пялились на меня. Мне стало как-то тревожно. Лакей и горничная не уходили, и я не могла спросить у Ли, что творится у слуг в головах. Когда настало время ложиться спать, меня сопроводили в мою комнату, а Ли почему-то запретили входить в мои покои.
Ночь прошла спокойно. Видимо, не только у меня, но и у княгини. Наутро она чувствовала себя настолько лучше, что смогла посетить богослужение, и мы с Ли должны были ее сопровождать. Когда я последний раз была в церкви на службе, да еще на католической мессе, уже и не помню. В Вестминстерском аббатстве я бываю теперь часто, но не на богослужении.
Княгиня ценила пунктуальность. Даже сверхпунктуальность. Мы ждали ее в церкви за полчаса до назначенного времени. Кроме нескольких молящихся, здесь пока никого не было. Церковь заслуживала внимание сама по себе: барочное золото и украшения чередовались с фресками и лепниной. Кое-где видны были элементы рококо.
Посреди церкви обнаружилась лужица. Неужели в церкви протекает крыша или это по неосторожности опрокинули крестильную купель? Когда я подошла ближе, в середине лужи что-то запузырилось, как на Авалоне. Кажется, и здесь вода реагировала на меня странным образом. Судя по всему, под полом церкви бил родник и пытался пробиться наружу.
Ли этого не видел. Княгиня повисла у него на руке, как будто он был ее персональной подпоркой. Элеонора фон Шварценберг была противоположностью Элеоноры Аквитанской. Некрасива, неженственна и очевидно томима тяжким недугом. Болезнь стерла с ее лица все краски, и аристократка пыталась восполнить эту утрату румянами и угольным карандашом. Впрочем, кое-что все же объединяло ее с королевой Британии: обе немолодые дамы были в восторге от Леандера Фитцмора.
Во время мессы княгиня не отпускала Ли от себя ни на шаг. Я чувствовала себя не в своей тарелке. Надо было сослаться на головную боль и остаться в замке. Проповедь тянулась бесконечно. Меня стало клонить в сон, как в ту пору, когда я работала по ночам у маменьки в пабе. Тогда я засыпала на уроках. Вот и теперь у меня слипались веки. Почему у католиков такая длинная служба? О чем можно так долго проповедовать? Искушение… Соблазн… Тьма… Несчастье… Порочность… Погибель… Комары… Ночь… Облатка… Чечевица… Нутелла.
МЯТЕЖ
Когда я открыла глаза, то была в церкви одна. Прихожане исчезли. Только двое служек задували свечи. Какая досада! Отчего Ли меня не разбудил? Ах да, его же полонила мадам Тяжкий Недуг. По стене проскользнул какой-то темный силуэт. И даже служки уже ушли…
— Это ты! — обрадовалась я, узнав Тень.
Он кивнул.
— Спасибо за помощь тогда, в библиотеке.
Я потянулась к нему в надежде, что он снова возьмет меня за руки, как однажды в Вестминстерском аббатстве, и поможет совершить прыжок во времени и пространстве. Но на этот раз Тень не ответил на мои объятия, он скользнул к луже на полу. Я подошла туда же, и вода снова стала бить ключом. Тень жестом велел мне смотреть в воду. Сначала я видела только мраморные квадраты на полу, но постепенно картина стала другой. Квадраты сменились кирпичами, и я увидела какое-то тесное пространство внутри кирпичной кладки. В углу лежал платок или плащ. Больше ничего я разобрать не смогла.
— Плащ?
Тень кивнул.
— И что?
Но Тень спрятался за колонну.
Послышались шаги.
— Мы закрываем церковь, дитя мое, — обратился ко мне мужчина в ризе.
Я пошла к выходу.
— Не вы ли та барышня, что попала в вольер к медведям? — послышался позади голос священника.
Отлично! Молва о моих подвигах разнеслась уже по всему замку.
— Да, это я.
— Говорят, вы обратили медведей в бегство, — с любопытством продолжал священник.
— Что-то не припомню, — увильнула я.
— Вас оттуда вытащили вместе с неким молодым господином. Надеюсь, однако, вы уединились с ним в медвежьем вольере не для того, о чем думает весь Крумау.
— И что же думает весь Крумау? — поинтересовалась я.
— Что вы встречались в медвежьем загоне для нечестивых игрищ. Проще говоря, ради распутства.
Меня бросило в жар.
— О нет, нет, нет… — забормотала я, — вы все не так поняли…
— Значит, вы не подпустили его к себе слишком близко? — строго спросил пастор.
— Нет, не беспокойтесь.
— Так вы еще девственница?
Вопрос не в бровь, а в глаз. Ну, девственница. Я кивнула.
Он погладил меня по пылающей щеке.