Рафик снова пожал плечами:
— Так всегда говорят. Можешь не сомневаться: это верный знак того, что покатятся чьи-то головы.
— На Базе? Я и не сомневаюсь. Но это нас не коснется.
— Непосредственно сейчас? Нет.
— Ох, Рафик, да перестань ты тут мрачность разводить! С каких это пор ты стал настолько лучше нас разбираться в вопросах большого бизнеса? Как я уже и говорил, мы — рудокопы, а не счетоводы.
— Мой дядя Хафиз — торговец, — похоже, позиции Рафика были непоколебимы. — Он кое-что объяснил мне в отношении подобных ситуаций. Следующее сообщение придет через двадцать четыре стандартных часа, максимум — через тридцать шесть. Это будет объявление об изменении названия компании. Заявление о реструктуризации и о первых шагах по перестройке организации последуют несколько позже, но, тем не менее, появятся задолго до того, как мы доберемся до Базы — в особенности если до возвращения вы все-таки решите продолжать разработку “Дельфиниума”.
— Я уже подумываю, а не отступить ли нам от правил и не переименовать ли наш DF-4-H3.1 в твою честь, Рафик, — хмыкнул Гилл. — Ты у нас форменный пророк! Только мне вот кажется, что не можешь ты все это знать наперед.
— Подожди, сам увидишь, — предложил ему Рафик. — Или, если хотите поразвлечься, давайте заключим небольшое пари. Ставлю… м-м… скажем, три к двум за то, что к тому времени, как мы приведем “Кхедайв” на базу, вы не узнаете старых добрых КРИ.
Калум ухмыльнулся:
— Не слишком хорошая ставка, Рафик, для того, кто так уверен в исходе, как ты!
Рафик медленно, почти томно опустил ресницы, словно какая-нибудь юная танцовщица в гареме его дальних предков.
— Мой дядя Хафиз, — пробормотал он, — еще выставлял лошадей на бегах. Он учил меня никогда не делать слишком высоких ставок.
— Даже если они и проведут реорганизацию, — продолжил Гилл, — нас это не коснется. Мы — независимые контрактники, а не их сотрудники.
— Вспоминая, как в последнее время сбывались твои пророчества подобного рода, — грустно проговорил Калум, — я жалею о том, что ты это сказал…
“Кхедайв” задержался надолго по сравнению с первоначальным планом работ, одобренным КРИ, Все дело было в том, что “Дельфиниум” оказался не менее богатым месторождением, чем “Арахис”, но при этом большей площади. Поскольку вода на корабле оставалась чистой, а воздух — на удивление свободным от избытка углекислого газа, время не поджимало их, и команда горняков особенно не торопилась.
Акорна тоже не давала им скучать, так что на однообразную жизнь пожаловаться они не могли, и общества других людей им также не требовалось. Хотя разговоры о воспитании девочки теперь больше касались того, “чему мы будем учить ее сегодня”, они по-прежнему обсуждали это, когда Акорна уже спала. Ей требовалось много спать; она перестала дремать “днем”, зато “ночью” проводила по десять часов в гамаке, который служил ей теперь постелью. Заснув, она не реагировала на шум и проснулась только один раз — когда загрохотала дробилка, звук которой был похож на близкие взрывы: через мгновение девочка уже стояла возле своего эвакуационного люка. (Сюда Рафик поставил ее спасательную капсулу — “на всякий случай”, как он сказал, — остальные согласились с ним. На “Кхедайве” было только три спасательных капсулы, и Калум, как самый маленький из троих горняков, должен был разделить свою с девочкой в случае беды.) В целом же они могли совершенно спокойно обсуждать ее уроки, не понижая при этом голоса — и пользовались этой возможностью, иногда споря до хрипоты.
Основная часть работ по оценке полезных ископаемых на “Дельфиниуме” была окончена, пока девочка спала или была настолько занята своими “уроками”, что не замечала отсутствия одного из троих своих “опекунов”.
— Знаете ли, нужно отучать ее от такой зависимости, — сказал однажды вечером Рафик. — Я хочу сказать — когда мы вернемся на Базу, у нас у всех будут дела, которые не дадут нам быть всем вместе, и ей нужно усвоить, что одного из нас ей может быть вполне достаточно.
— И как же нам это сделать? — поинтересовался Калум.
— Мы будем уходить на работу по очереди в те часы, когда она не спит, чтобы она видела, как мы уходим и возвращаемся. Думаю, как только она поймет, что мы действительно возвращаемся, она успокоится, — Рафик покачал головой и грустно посмотрел на девочку, сладко спавшую в своем гамаке. — Бедняжка. Потеряла свою семью непонятно из-за кого… Ничего странного нет в том, что она все время хочет видеть нас всех вместе.
Они давали ей уроки языка, называя по очереди все предметы, какие только нашлись на борту “Кхедайва”. Сначала она отвечала им — по крайней мере, они полагали, что это ответ, — на своем языка: вероятно, также называла предметы. Но, поскольку ее слова не были похожи ни на что из слышанного ими раньше, а все их попытки повторить странные, непривычные звукосочетания терпели неудачу, она вскоре приняла их словарь и начала пользоваться им.
— Это тоже неплохо, — сказал Гилл.
— Жаль, что она утратит свой родной язык, — заметил Калум, — но она все-таки так мала… В любом случае, я сомневаюсь в том, что она хорошо владела языком до того, как попала к нам.
— Ну, по крайней мере, она знала, как произносить… — Гилл произнес слово по буквам, не желая расстраивать Акорну.
— Авви? — громко спросила она. В глазах Акорны читалось нетерпеливое ожидание, она расширенными глазами смотрела на дверь шлюза “Кхедайва”; взглянув на девочку, мягкосердечный Гилл едва не заплакал сам.
— Она умеет складывать слова из букв? — изумленно воскликнул Рафик, ухватив смысл происшедшего раньше всех остальных. — А ну-ка, Акорна, малышка, скажи мне, как произносится Р-А-Ф-И-К?
Это отвлекло девочку; сомкнув пальцы, она рукой указала на Рафика (такая у нее была привычка) и произнесла его имя.
— А Г-И-Л-Л?
— Гилл, — она издала носом странный звук, похожий на фырканье: этот звук, как они уже знали, означал у девочки смех.
— К-А-Л-У-М? — спросил третий из ее опекунов.
— Калум! — она застучала ладошками по столу и затопала маленькими ножками, сияя от счастья.
Большая часть этого дня превратилась в урок по складыванию слов из букв. К вечеру трое опекунов окончательно удостоверились в том, что их подопечная усвоила алфавит; потребовалась лишь небольшая помощь для того, чтобы она смогла набирать на компьютере те слова, которые ей диктовали.
— Она пишет десятым кеглем, джентльмены — посмотрите сами! — объявил Калум, потрясая листком, на котором девочка писала слова.
— А что в этом такого странного? — спросил Рафик, переворачивая листок другой стороной: распечатка была сделана шрифтом того же размера.
— Сколько она уже успела усвоить?
— Черт возьми, — очень отчетливо проговорила Акорна, обнаружив, что в ее ручке кончились чернила.
— Я бы сказал — более чем достаточно, друзья, — ответил Гилл, — и тот, кто станет использовать бранные слова, должен будет опустить вот в этот ящичек полкредита за каждое грязное словечко — отныне и навсегда!
Он взял пустую коробку из-под дисков, начал было писать “Грязные слова”, но тут Акорна, прочтя эту фразу, уверенно повторила ее вслух; поспешно стерев написанное, Гилл заменил первое слово на “Достойные”.
— А что значит “достойные”? — спросила Акорна.
Именно после этого они и решили открыть девочке доступ к справочным файлам “Кхедайва” и показали ей, как ими пользоваться. Правда, у нее возникли некоторые проблемы: ей трудно было пользоваться обычной клавиатурой, приспособленной для человеческих пальцев, так что Рафик изготовил для нее другую, соответствующую ее менее подвижным пальцам. Совершенствование в этом новом виде деятельности занимало теперь почти все время девочки, так что мужчины могли спокойно заниматься своей работой; за это время внешние грузовые капсулы, укрепленные на корпусе “Кхедайва”, существенно пополнились обогащенной рудой. Однако через три дня их ожидал новый сюрприз.