Валлонов удивляло количество изваяний не только на улицах, но и в жилищах сантарийцев. Даже у самых бедных в доме и во дворе стояли священные изображения нафтов — покровителей семьи. Души предков всегда витают возле жилья своих родичей. Они должны видеть, что их здесь считают живыми и даже хранят их изваяния — якобы заботясь об их нао, хотя, конечно, нао у них уже нет и статуи эти не имеют никакого портретного сходства с умершими. Изображения нафтов условны. В Сантаре ещё в глубокой древности сложилась особая манера изображать духов-покровителей. Здешние мастера, пожалуй, только в этом и придерживались какого-то канона. Изваяния нафтов вырезали из дерева лунд или лепили из глины. Это были прямо стоящие фигуры со сложенными на груди руками, огромными глазами, неправдоподобно тонкими талиями и длинными ногами. Признаков пола они не имели — души и не могут их иметь. У нафф вообще нет образа. Нафтов как правило делали ученики ваятелей — чтобы набить руку. Зрелые мастера слишком ценили время, чтобы тратить его на работу, не требующую воображения. Фигурки предков ставили возле очага, у дверей, у дворовых колодцев. Столбцы ворот и изгородей часто вытачивали в виде нафтов. Их статуэтки обычно красовались в каждом углу окружавшей усадьбу ограды. Нафты охраняли своих потомков.
В Сантаре считалось, что каждый живой человек обязательно должен иметь свой наор — статую-портрет. И чем больше сходства с оригиналом, тем лучше. Ведь искусно сделанное изображение человека — хранитель его нао. Нафф теснее связана с тонким телом, чем с плотным, и, покинув гинн, ещё долго цепляется за нао. Можно сказать, нао ещё долго держит нафф, не давая ей улететь от умирающего тела. Поэтому когда человек тяжело заболевал, рядом с его ложем ставили его наор. Если гинн повреждено и покинуто нафф, нао тоже слабеет, и должен быть прочный, неповреждённый двойник плотного тела, в котором бы нао нашло опору. Разумеется, оно не может входить в статую, но портретное изваяние, особенно если оно из камня, способно долго удерживать нао на земле, не позволяя ему раствориться в наоме. А пока нао сильно, оно не даёт душе улететь. Когда человек умирает, его нафф, нао и гинн отделяются друг от друга. Но пока они рядом, их легче соединить снова и вернуть человека к жизни. Конечно, если гинн очень сильно повреждено или ослаблено болезнью, никакой наор не поможет восстановить триаду, но всё же лучше иметь такого хранителя. Этим и объяснялось огромное количество ваятелей в Сантаре. Для них всегда находилась работа. Богачи заказывали свои статуи чуть ли не каждый год, а своим детям ещё чаще, особенно в течение первого цикла жизни, когда человек растёт и изменяется очень быстро. Состоятельные семьи как правило имели личных скульпторов, которым они платили столько, что мастера были едва ли беднее своих покровителей.
Наоры чаще всего делали из белой и жёлтой глины — самого дешёвого материала. Их можно было расплавлять и обесцвечивать в горячем растворе хивы, а получившуюся массу использовать снова. Люди небогатые, не желая тратиться на материал, обычно переплавляли свои старые наоры, чтобы было из чего делать новые. Состоятельные сантарийцы хранили все свои наоры и предпочитали статуи из дерева, металла и даже камня.
После смерти человека его каменные изображения уничтожались, и следили за этим очень строго. Того, кто пытался сохранить каменную статую умершего, могли заподозрить в запрещённом колдовстве. И если подозрения оправдывались, виновного постигала суровая кара.
Каждый ребёнок знал об одном чудесном свойстве аллюгина — странной зеркальной субстанции, которая могла быть и жидкой, как вода, и застывать, как лёд, причём независимо от температуры. Аллюгин покрывал стены нижних пещер горного хребта. Доступ туда имели только белые тиумиды, служители бога мёртвых. Вообще-то спуститься туда мог кто угодно, но это было небезопасно, и люди предпочитали не рисковать, вторгаясь во владения Ханнума.
Считалось, что аллюгин — это часть той первичной материи, которая существовала изначально и из которой был создан мир. Даже великие нумады древности не знали всех свойств аллюгина, но одно из них заключалось в том, что он мог хранить суннао умершего. Когда человек умирает, его гинн отдают матери-земле, нафф возвращается к отцу-Нэффсу, а нао теряет форму и растворяется в наоме. Но часть нао, его тонкий слой — суннао — на время поселяется в аллюгине, и все изменения, происходящие с мёртвым телом, отражаются на суннао.
Застывший аллюгин похож на зеркало. Но это необычное зеркало. Глядя в него, можно увидеть своё отражение, а можно и ничего не увидеть. А иногда в нём начинают проступать черты тех, кого уже нет на свете. Гинта знала историю о том, как валлоны, едва появившись в Сантаре, увешали аллюгиновыми зеркалами свои дома. Это ж надо было забраться в нижние пещеры и вынести оттуда то, что принадлежит Ханнуму! Боги не прощают такой наглости. Не всякий порог можно переступать с топотом и шумом. Не во все двери можно вваливаться без спроса, так, как будто ты везде хозяин. Валлоны тогда здорово поплатились за свою бесцеремонность.
— Жаль только, они не сделали из этого полезных выводов, — сказал дед на одном из занятий с ольмами. — Ладно хоть, в пещеры больше не суются.
— А сколько времени суннао хранится в аллюгине? — спросил кто-то из учеников. — Пока тело не истлеет совсем?
— Нет, гораздо меньше. Пока идёт процесс разложения мягких тканей. Потом суннао покидает аллюгин и тоже растворяется в наоме. Но суннао можно оставить в аллюгине навсегда, если сохранить каменное изваяние умершего. Ведь недаром считается, что каменный наор — лучший хранитель нао. Тонкое тело не может войти в камень — у того слишком жёсткая и плотная структура, но камень содержит вещество марр, а оно обладает способностью особым образом воздействовать на наому. Это одна из загадок, которую не могли разрешить даже великие нумады прошлого. Каменное изваяние человека способно удерживать возле себя его нао, если оно отделилось от плотного тела, а человек находится в бессознательном состоянии. Когда он умирает, его нао растворяется в наоме, но не сразу. Суннао на время задерживается в Нижнем Мире, в аллюгине. Это дань, которую каждый отдаёт Ханнуму. Но потом и суннао должно слиться с наомой. А если где-то сохранилась каменная статуя умершего, суннао остаётся в аллюгине. Каменный двойник не отпустит его в Верхний Мир. Когда тело в могиле истлеет окончательно, образ в аллюгине немного поблекнет, потускнеет, как будто подёрнется лёгкой дымкой, но он останется там. До тех пор, пока статуя не будет уничтожена. И хотя это не целое нао, а лишь его тонкий слой, оно всё равно способно притягивать к себе нафф умершего. Сохранить в аллюгине суннао покойного — значит сделать его душу добычей для злых колдунов. Нафф в промежутках между воплощениями витает над землёй. И её можно соединить с каким-нибудь из её прежних нао, если оно сохранилось в аллюгине. Повторяю: это не полноценное нао, но его можно соединить с душой. Выйдя из тела, нафф забывает почти всё о жизни, проведённой в этом теле, но есть приёмы, при помощи которых злые колдуны вызывают нафф и соединяют её с образом в аллюгине. Слившись с тем, что является частью тонкого тела, которое у неё было в одной из жизней, нафф начинает вспоминать эту жизнь. Воспоминания эти отрывочны и мучительны. И можно разбудить в нафф умершего злобу, желание мстить. Соединив душу покойного с остатками его нао, некоторые колдуны способны на время извлекать это нафао из аллюгина. Это называется: заставить мёртвого выйти в наому. Его образ может являться живым. И если тех, кто причинил покойному зло, уже нет в Среднем Мире, его жуткое нафао может преследовать их потомков — чаще всего ни в чём не повинных людей. Обычно оно преследует того, на кого укажет колдун. Ведь это нафф, в которой перемешались смутные воспоминания о многих жизнях. Она подобна безумцу, в чьей голове всё перепуталось. Есть, конечно, очень мудрые нафф, и ими управлять нельзя. Но таких гораздо меньше, чем хотелось бы.