– Кстати, – добавил привратник, – кто-то еще приближается к нашему монастырю. Одинокий всадник. Он следует за тобой, с тех пор как мы узнали о нем.
– Судя по скорости, он должен появиться здесь с минуты на минуту, если не остановился на отдых, однако мы так не думаем: он, похоже, торопится, – сказал смотритель винного погреба.
– Ну-ну, – в третий раз произнес искренне пораженный Вацлав. – Друг или враг?
– Установить это, к сожалению, невозможно, преподобный отче.
– А что произошло бы, если б он догнал меня и сбил с ног?
– Тогда мы бы знали об этом еще полтора дня назад, преподобный отче.
В трапезную, шаркая сандалиями, вбежал монах.
– Приезжий, преподобный отче! – тяжело дыша, сообщил он.
Оба старших монаха переглянулись и просияли от гордости.
– Кто? – спросил Вацлав.
– Не имею представления, – ответил монах. – Это лошадь без всадника.
– Что-о-о-о? – пролаял привратник.
Вацлав одернул сутану.
– Пойдемте посмотрим, – предложил он.
Вацлав отошел в сторону, когда братья распахнули створки дверей, выбежали во двор и поспешили к монастырским воротам. Они не заметили, что он отстал. Когда несколько мгновений спустя одна створка медленно пошла назад, он поднял ногу, все еще обутую в сапог, путешествовать в котором было куда легче, чем в сандалиях, и изо всех сил ударил ею в створку. Та распахнулась и врезалась в кого-то, пораженно ойкнувшего и шлепнувшегося на зад. Вацлав обошел створку, пока она снова не начала закрываться.
– Ты почти унаследовал талант своего отца, – сказал он мужчине, который сидел перед ним на земле и потирал набухающую шишку на лбу. Рядом с ним лежала широкополая шляпа со вмятиной.
Мельхиор Хлесль, младший сын Киприана и Агнесс Хлесль, поднял глаза и бросил взгляд через плечо на обоих монахов, которые, заметив неладное, наперегонки кинулись обратно.
– Я подумал, что небольшой сюрприз пойдет только на пользу вам и вашим мирным монастырским будням, – сказал Мельхиор.
– Здесь не бывает мирных монастырских будней, – возразил Вацлав и протянул Мельхиору руку, чтобы помочь ему встать. Затем обошел вокруг него и поднял его шляпу. – Все в порядке, – сказал он монахам. – Проверка вашей бдительности.
– И как мы ее прошли? – с беспокойством спросил привратник.
– Великолепно, – проворчал Мельхиор и потер лоб.
Вацлав покосился на него краем глаза и улыбнулся. Мельхиор, с его стройным телом, длинными конечностями, красивым лицом и лихой эспаньолкой ни капли не походил на своего отца Киприана, и тем не менее Вацлаву при виде его иногда приходилось удивленно моргать, так как фигуру Мельхиора постоянно заслонял образ Киприана. Ему, по-видимому, досталась спокойная задумчивость отца, которая могла бы ввести в заблуждение, если не заглядывать ему в глаза и не видеть там живой огонек. Однако прежде всего в Мельхиоре воплотилась преданность Киприана его дяде кардиналу Хлеслю – как будто такое имя не допускало ничего иного. Только вот упряжка, в которой они полагались друг на друга, на этот раз состояла из аббата Вацлава фон Лангенфеля и Мельхиора Хлесля-младшего.
– Ты спокойно мог бы настичь меня: путешествовать вдвоем гораздо лучше, – заметил Вацлав.
– Ты сильно обогнал меня, когда решил не останавливаться до полуночи.
– Есть какие-нибудь новости?
– Ходят слухи, что черные монахи сеют смуту… Угрюмые мужчины, не считающиеся ни с чем, которые уничтожают каждого, кто становится им поперек дороги, и которые умеют убивать человека взглядом и прикосновением. Якобы даже дьявол скрывается под рясой их предводителя.
– Такого я еще не слышал, – заметил Вацлав.
– Ну, теперь услышал, – ответил Мельхиор с каменным лицом.
– Не буду, пожалуй, становиться на пути у этих ребят. Какие сведения поступают из Праги?
– Ничего хорошего, – сказал Мельхиор.
Вацлав и Мельхиор переглянулись.
– А пойдем-ка в библиотеку, – предложил Вацлав и кивком головы отпустил монахов.
Помещение было громадным: кафедральный собор книг, храм знаний, святилище написанного слова. Ряды колонн упирались в высокий потолок, огромный арочный свод был по меньшей мере в пять раз выше человека. Здесь располагались обычные глиняные трубы, защищавшие пергаментные свитки, пачки бумаги, в которых проделали дыры и стянули шнуровкой, а вверху и внизу укрепили деревянными дощечками, толстые, бесформенные связки кожи, в которые закутали распадающиеся кодексы. Их были тысячи. Они штабелями лежали у стен и образовывали маленькие горные пейзажи учености, возвышавшиеся над каменным полом библиотеки.