– В качестве спасителя мы прибыли в империю, а не в качестве зрителя, – возразил Густав-Адольф. – Корнет Стенбок, езжайте вперед. Ротмистр Брахе… за мной!
И король поскакал за лошадью Торстена Стенбока, вырвавшись из кольца охранников. Лёйблфинг и Йонссон помчались за ним. Смоландцы нерешительно переглядывались и косились на ротмистра. Брахе увидел, как вахмистр Альфредссон качает головой. Больше всего ему хотелось громко выругаться.
– Чего вы ждете? – прошипел он. – В атаку!
Они рассыпались по лугу, который сейчас, в сумерках, лежал перед ними как серое покрывало. Над вершиной соседнего холма поднимался толстый столб густого дыма, подсвеченный снизу красным. До них долетал едкий запах. Брахе подъехал к королю Густаву-Адольфу, обогнавшему Лёйблфинга и Йонссона, и поскакал рядом с ним. Он остерегался обгонять короля: однажды он поступил так, чтобы своим телом закрыть сюзерена от пуль. Густав-Адольф отправил его тогда, прямо посреди суматохи боя, в арьергард. Король, колосс в желтом кожаном колете, в шлеме с поднятым забралом, на котором в сумерках развевались перья, словно разноцветные снежинки, падавшие у него за спиной, улыбнулся и кивнул ему. Бок о бок они поскакали галопом по холму, окутанные дымом, запахом лошадиного пота и грохотом копыт.
Брахе увидел несколько зданий, между которыми суетливо бегали овцы, обезумевшие от страха перед огнем. Языки пламени вырывались из самого большого строения, наверное, жилого дома, а над ними в небо поднимался толстый столб дыма. Вокруг огня стояли солдаты; они не обернулись, хотя гул лошадиных копыт был более чем громким. Должно быть, этот шум не был слышен из-за треска пожара. Брахе показалось, что один из мужчин держит в руке длинную жердь и заталкивает что-то назад в огонь, что-то, очевидно, пытающееся ускользнуть, что-то, наверное, бывшее человеком…
Его обуяла ярость; он опустил поводья и схватил второй седельный пистолет, выпрямился в седле и поскакал вперед, вытянув обе руки с пистолетами, приготовившись к стрельбе. Краем глаза он заметил, как его люди разворачиваются, образуя полукруг, увидел, как с другой стороны от короля появился вахмистр Альфредссон, размахивая усеянной гвоздями дубиной, с которой он был куда опаснее, чем с любой шпагой.
Мужчины, сидевшие вокруг второго костра, над которым расположили вертел с жарким, вскочили и, пораженные, наблюдали за их приближением. Несколько человек потянулись к мушкетам. Брахе казалось, что солдаты кайзера движутся медленно и вяло, словно во сне.
Ему не терпелось подъехать к ним на расстояние пистолетного выстрела и увидеть, как двое убийц замертво упадут на землю. Лошадь под ним была частью его собственного тела и словно летела над землей. Он парировал удары не задумываясь; его движения были такими уверенными и спокойными, как будто действие происходило на плацу. Неожиданно к ним бросилась какая-то тень. Руки Брахе вздрогнули, дула пистолетов опустились, пальцы согнулись. Одна часть его закричала: «Это ребенок!», а другая возразила: «Защищай короля, чего бы это ни стоило!»
Тень рухнула на землю и скорчилась. Лошадь Брахе одним прыжком перелетела через маленькое тело, ротмистр снова поднял пистолеты и прицелился в солдат: они уже поняли, что на них напали, и теперь бестолково носились в поисках оружия. Лошадей нигде не было видно; должно быть, глупцы разместили их в амбаре. Когда-то давно один человек сказал ему: «Если драгун падает с лошади, на ноги он поднимается уже мушкетером». Однако солдаты императора на скотобойне, в которую они превратили мирную крестьянскую усадьбу, были не драгунами, а кирасирами, не привыкшими сражаться, стоя на собственных ногах: они не смогли бы всерьез противостоять нападению, даже если бы были готовы к нему.
Брахе видел, как один солдат лихорадочно заряжает мушкет и берет его на прицел. Хорошо! Ему еще никого так сильно не хотелось убить, как этих негодяев. Он и его рыцари сейчас окажутся на месте резни, сейчас он сможет стрелять. Ярость его была настолько велика, что ребенок, в которого он все-таки не выстрелил в последний момент, уже исчез из его мыслей. Он громко закричал, и слева и справа от него раздался боевой клич рейтаров – «Магдебургская свадьба!»[3] Но воспоминание о жестоком разрушении Магдебурга одиннадцать месяцев назад солдатами Тилли было всего лишь символом всех ужасов, которые они увидели, начиная с изнасилованных и убитых женщин и девочек, лежавших по сторонам императорских трактов, и заканчивая кострами Вюрцбурга, на которых сжигали детей. Каждый член отряда смоландцев жаждал смерти кирасиров ничуть не меньше, чем их предводитель.
3
Массовая резня в городе Магдебург после взятия его армией католиков (1631 г.). Город защищали немецкие протестанты и шведы.