Дюжина всадников Апокалипсиса, скачущих галопом прямо в ад, чтобы убивать чертей.
3
Мальчик, шатаясь, добрел до спасительной кромки леса и упал за первым же рядом деревьев. Тело его билось в судорогах озноба. Он пытался представить себе мать, но это ему не удалось – он не сумел вспомнить ни румяное лицо с понимающей улыбкой из лучших дней, ни перепачканную кровью, разбитую, обезображенную до неузнаваемости гримасу, которую он видел в темноте амбара. Перед его глазами возникло тело Леопольда: полностью обнаженное, брошенное на землю, как зарезанная на бойне скотина, с ужасной раной между бедер. Плоть на груди и животе растрескалась от ударов кулаками и ногами, глазные яблоки вывалились из черепа, а непроизносимую часть тела ему воткнули в рот, из-за чего он задохнулся. Мальчик свернулся калачиком и жалобно стонал.
С той стороны, где раскинулась крестьянская усадьба, доносились сухие щелчки выстрелов, крики, лошадиное ржание, грохот скачущих галопом коней, яростные команды и панические вопли. Огонь по-прежнему бушевал и ревел.
Он зажал себе уши руками, но это не помогло. Он зажмурился, но взгляд мертвого Леопольда по-прежнему преследовал его. Он закричал. И начав, уже не мог остановиться.
Наконец он все-таки затих, хотя причиной тому было одно лишь истощение. За холмом стало тише, даже треск огня, кажется, ослабел. Он слышал приказы и постоянно повторяющийся одинокий резкий крик: «Пощады! Пощады!» Прогремел выстрел, и голос умолк. Мальчик медленно встал и попытался рассмотреть холм через густой кустарник. С одной стороны к нему приближались раскаты грома, и он теперь знал, что это идет в атаку кавалерия. Паренек застыл от ужаса. Он увидел всадников, на которых наткнулся во время бегства: они снова показались над холмом, на этот раз сомкнув ряды вокруг толстяка в желтой одежде, и вели за собой полдюжины запасных лошадей без всадников. Они галопом проскакали мимо его убежища. Если бы они погнали лошадей в лес через то место, где он лежал, то сбили бы его с ног, так как он был не в состоянии двигаться. Через несколько мучительно долгих мгновений другая группа всадников проскакала галопом на холм, но перед опушкой леса остановилась. Лошади пританцовывали и вращались вокруг своей оси, закованные в латы всадники ругались и размахивали оружием.
– Если мы войдем туда и окажется, что швед еще там, нас всех перестреляют! – крикнул кто-то.
– Так что, ты предлагаешь оставить их безнаказанными, старая ворона?
– Накажем их на поле битвы, завтра! За каждого из наших товарищей по одному мертвому шведу, и еще по одному в качестве довеска!
– По два довеска!
– И жирная задница Густава-Адольфа!
Мужчины громко расхохотались. Затем они круто развернули коней и снова помчались вниз по холму.
Мальчик тихонько выдохнул. Его пальцы с такой силой вцепились в ветви, которые он осторожно раздвинул, что ему с трудом удалось разжать их. Он осмотрелся и понял, что испачкался от испуга. Горло ему сдавило комом.
И тут сзади его что-то схватило, чья-то лапа зажала ему рот, его прижали к чему-то шершавому, воняющему столетним потом и грязью. Это что-то поволокло его прочь, а в снова завертевшийся от ужаса разум проник прерывистый шепот: «Дьявол… дьявол… д… д… дьявол!»
4
На третий вечер отшельник произнес первые слова. До тех пор мальчик, спотыкаясь, сопровождал его в бесцельном, по-видимому, путешествии по лесу не столько из понимания, что старик-богатырь спас ему жизнь и, возможно, желал ему добра, а скорее из-за непонимания, куда еще ему податься.
– Им… им… им-м-м! Имя? – спросил старик.
Лицо его, обветренное и покрытое густой бородой, представляло собой скопление глубоких обрывов и тяжких утесов. Улыбка походила скорее на оскал, но через два дня молчаливой совместной жизни мальчик достаточно привык к нему, чтобы не пускаться в бегство от страха.
Он пожал плечами.
Отшельник указал на себя. Губы его шевелились.
– П…П…
– Что? – переспросил мальчик.
Отшельник закатил глаза и снова указал на себя.
– П…П…
Внезапно он замолчал и махнул рукой. Затем наклонился к мальчику и схватил его запястье. Мальчик попытался вырваться, но отшельник просто положил его кулак к себе на грудь.
– Петр! – не очень четко произнес он.
– Петр? Тебя так зовут?
Отшельник кивнул. Мальчик невольно рассмеялся. Этот звук, похоже, показался отшельнику незнакомым; он склонил голову набок и прислушался. Затем снова указал на мальчика.
– Имя?
Мальчик вздохнул и повесил нос. Он ничего не ответил.
На этот раз плечами пожал отшельник. Затем он молча улегся и уже через несколько мгновений захрапел. Мальчик пристально смотрел на темный лес вокруг себя. Если звери и находились где-то поблизости, этот храп наверняка прогонит их прочь. К тому же храп оказывал на него утешительное воздействие, так же, как и затхлый запах отшельника, и его растрепанность – все это напомнило ему об овчарках, которые сбиваются в кучу и согревают друг друга во время ливня. Через некоторое время он подполз к старику и свернулся калачиком рядом с ним.