— Видишь ли, наш непогрешимый папа направил написанное в жестких тонах послание королю Филиппу Французскому с просьбой поддержать крестовый поход против катаров. Купец переправлялся через Альпы с личным послом папы, которому было поручено доставить письмо королю. Так вот, в послании, в частности, говорится: «Пусть сила и мощь короны и бедствия войны приведут их в чувство». Прежде я игнорировал слухи, но теперь, похоже, все и впрямь чрезвычайно серьезно.
Рауль посмотрел на пенившееся в кубке вино.
— И что, теперь ты станешь преследовать монваланских катаров?
— Ну как я могу это сделать? — ответил Беренже. — Твоя мать оказывает им помощь деньгами, мой главный конюх и служанка Клер исповедуют эту веру, а ты только что вышвырнул из замка нашего единственного католического попа, дабы уберечь от дальнейших домогательств служанку. Рауль с беспокойством обвел взглядом стены замка, в котором вырос. Тот сразу же показался ему маленьким и мрачным. Рауль подошел поближе к камину, чтобы согреться, но сегодня вечером он дымил и не радовал, как обычно. Конечно же, он был обучен воинскому искусству, это было необходимо для отпрыска благородного семейства. Но это являлось лишь частью его образования, разрядкой между занятиями грамотой и счетом, латинским и музыкой. Если не считать сегодняшнего утра, Рауль еще ни разу в жизни не поднимал меча на кого-либо. И ему стало не по себе от недобрых предчувствий. Он отвернулся, но Беренже успел заметить сумрачность на лице сына.
— Быть может, все еще кончится миром, — промолвил он.
— Я не ребенок! — лицо Рауля загорелось огнем.
— Все мы дети, — горько улыбнулся Беренже. — Только делаем вид, что повзрослели.
ГЛАВА 7
Сен-Жиль-на-Роне, зима 1208 г.
Январский вечер овевал берега Роны студеными ветрами, и Рауль был рад, что сегодня на нем теплый шерстяной плащ. Зал замка, принадлежащего Марселю де Салье, второму кузену молодого Монвалана, был задымлен и полон гостей. Громкие разговоры прерывал пьяный смех, но Рауль видел страх и напряженность в глазах собравшихся. В нескольких милях отсюда граф Раймон Тулузский и Пьер де Кастельно, папский легат, вели сложные переговоры. Беренже, как советник Раймона, отправился на заседание еще до рассвета. Сейчас за окнами уже царила ночь, но с переговоров еще не поступило никаких известий.
Рассвет приносит свет,
И вновь Любовь сияет.
Я снова вместе с ней.
На госпоже моей
Брошь серебром мерцает.
И вновь Любовь сияет,
И с нею мы одно.
Рауль смерил взглядом жонглера, который пел эту канцону окружавшим его людям. Клер была среди них. На ней было бархатное платье, газовая вуаль и золоченый венок. Тугая коса орехового цвета свисала до бедра. Он представил ее распущенные волосы на пропахшей травами подушке, искристой волной омывающие ее увенчанную розовыми сосками груды. Порой ему казалось, что простыни загорятся от пламени их страсти. Жонглер состроил ей глазки, и она рассмеялась в кулачок, словно маленькая девочка. И у Рауля дух перехватило от любви и вожделения, подогретых ревностью.
Внезапно он почувствовал, как кто-то тронул его за руку и, обернувшись, увидел своего отца. Рядом с ним стоял рыцарь-тамплиер. Их шерстяные плащи несли морозное дыхание зимнего вечера.
— Я думал, что ты никогда не придешь, — сказал Рауль. — Уже давно стемнело.
— Да, уж куда темней, чем ты думаешь, — мрачно ответил Беренже. — Я рад познакомить тебя с Люком де Безье из округа Безу.
Молодые люди пожали друг другу руки. Рукопожатие тамплиера было сухим и твердым. Для такого мощного телосложения он имел на редкость тонкие пальцы. На мгновение Раулю показалось, что он чувствует голую кость.
— Люк по матери приходится родней жене Марселя, — объяснил Беренже. — Так что он и нам отчасти родня.
— Граф Раймон просто вне себя от ярости, — промолвил Люк, постучав пальцами по набалдашнику рукояти меча. Взглядом хищной рыси он обвел собравшихся в этот вечер в зале.
— Что-нибудь не так? — спросил Рауль.
Беренже кисло улыбнулся.
— Да в аду в сравнении с этим просто зима. Смею заверить вас, начиналось все довольно вежливо, но вскоре они уже были готовы вцепиться друг другу в глотку. Легат заявил, что графу не будет прощения, если он и впредь будет привечать катаров и станет свободно допускать в свои земли евреев и прочие нежелательные элементы. Поначалу Раймон попытался его успокоить, уверяя, что сам выкорчует зло, но легат де Кастельно даже слушать его не стал. — Беренже взъерошил рукою свои седеющие кудри, и в голосе у него зазвучала ярость. — Он обвинил Раймона в превышении власти и нарушении клятвы. Раймон сказал, что он пришел вести переговоры, а не выслушивать оскорбления, и не успели мы и глазом моргнуть, как они уже рычали друг на друга, как пара дерущихся псов.
— Кончилось тем, что Раймон схватился за кинжал и угрожал убить Кастельно, — сухо заметил Люк.
Рауль в ужасе воззрился на него.
— Нет, он не настолько глуп, чтобы дойти до такого, — заметил Беренже.
— Это было бы равносильно самоубийству. — Рауль глотнул вина. — Чтобы долготерпеливый граф Раймон угрожал кому-то смертью, надо было окончательно вывести его из себя. И что же случилось дальше?
— Де Кастельно в гневе покинул дворец. Я и Люк поспешили ретироваться. Теперь совершенно ясно, что Раймон остается без благословения церкви, а напряженность в отношениях с ней достигла наивысшего предела. В эту ночь подули злые ветра, и теперь нам негде от них укрыться.
При этих словах Рауль невольно задрожал. Люк де Безье извинился и отправился искать хозяина замка. Несмотря на всю свою мощь, он двигался с грациозностью дикой кошки.
— Его отец — один из вождей катаров, — еле слышно промолвил Беренже, — по крайней мере мне так сказали. Я попытался спросить у него напрямую, но он лишь отвел глаза.
— Тамплиеры всегда шли своим собственным путем, не оглядываясь на Рим. Широко известно, что катары посылают своих сыновей к тамплиерам учиться, — сказал Рауль и посмотрел на певца, снедавшего очами Клер. Сейчас тот пел балладу о руках, скользящих под плащи, и лилейно-белых обнаженных телах на цветущих лугах.
В эту ночь Раулю плохо спалось. Он ворочался на весьма неудобной постели, к тому же в комнате ночевали еще несколько гостей, один из которых храпел почище басов соборного органа. Рядом с Раулем безмятежно посапывала укутавшаяся в теплый плащ Клер. Юноша тяжело вздохнул и окончательно проснулся. О господи, когда же забрезжит рассвет! Храп поутих и теперь уже больше напоминал ровное кошачье мурчание. Рауль снова задремал. Он увидел мозаику переливавшегося огнем хрусталя. Ему показалось, что кто-то тихонько зовет его из туманных далей. Он вздрогнул и, громко застонав, проснулся. Клер что-то невнятно пробормотала в ответ. Проглотив застрявший в горле комок, Рауль уставился в темноту. Его преследовал образ сероглазой пилигримки, сидевшей за свадебным столом, танцующей сквозь его сны. Она вела его сквозь огонь и непогоду.
* * *
— Что случилось?
Рауль повернулся к Клер, посмотрев на нее ничего не выражающими сонными глазами.
Они ехали вдоль тонких берегов Малой Роны в сторону Арля. Раулю очень хотелось повидаться там с одним из кузнецов, которого ему горячо порекомендовали в Сен-Жиле.
— Я спрашиваю тебя, что случилось? Ведь за все утро ты не промолвил и слова.
Передернув плечами, Рауль безразлично заметил:
— Должно быть, плохо выспался.
Клер опечалилась. Она не знала, что его мучает, но дело было вовсе не в недосыпании. Ему явно было не по себе. Быть может, тому виной были откровенные ухаживания трубадура. Раулю нравилось, что на нее обращают внимание, но он страшно ревновал и его жаркие поцелуи в укромном уголке замка перед самым отъездом были исполнены властной чувственности. Нет, не то, окончательно решила Клер. Внезапная догадка еще более омрачила лицо Клер. Переговоры в Сен-Жиле закончились полным провалом. Что, если он знал о них что-то еще? То, что ей побоялись сказать. Она видела, как он разговаривал с Беренже прошлой ночью, и у них был весьма опечаленный вид.