Выбрать главу

— Мой сын, — прошептал он. — Пожалуйста, приведите его.

Монахиня поставила чашу на грубо сколоченный буфет. В ее взгляде мелькнуло волнение. Молча кивнув в знак согласия, она поспешила прочь. Беренже, закрыв глаза, стал из последних сил цепляться за жизнь.

— Папа? — испуганный юный голос вернул рыцарю сознание. С трудом приоткрыв глаза, он посмотрел на сына. Мальчик показался ему забрызганным кровью. Нет, нет, не мальчик. Мужчина. Впрочем, это, наверное, игра бликов пламени. Он попытался набраться воздуха, чтобы успеть сказать самое главное.

— Ты должен немедленно вернуться в Монвалан... Возглавить оборону замка... Твоя мать... Клер. Постарайся спасти их, если дело дойдет до самого страшного.

Видя, с каким трудом отцу даются слова, Рауль ощутил ужас, сострадание и одновременно приступ бешеной ярости.

— Мы выезжаем на рассвете, — сказал он.

— Не стану тебя задерживать. — Рот Беренже искривился в болезненной улыбке. — Если мне суждено пережить рассвет, ты должен бросить меня здесь.

— Но, папа!

— Поэтому попрощаемся сейчас. — Беренже попытался оторвать голову от подушки, но последние силы уже покидали его. — Скажи... скажи маме... чтобы она помнила те лучшие годы, что мы провели вместе... и пусть не вспоминает о плохом.

Рауль разрыдался и не столько от понимания того, что отец его умирает, а потому, что все, в чем он был прежде уверен, теперь уничтожила война. Не в силах более сдерживаться, он обнял отца.

— Всю свою жизнь, — шептал Беренже, — я старался быть добрым христианином. Но вот, думаю, что сейчас, перед лицом смерти, мне бы хотелось принять консоламентум.

Рауль был потрясен. Консоламентум являлся катарским вариантом последнего причастия. Этот обряд очищал Душу и готовил верующего к жизни вечной, а потому к нему прибегали лишь в случае близкой смерти или крайне опасной болезни. Однако принять последнее причастие для католика означало прямую дорогу в Ад.

— Папа, ты что, серьезно?

Беренже слабо улыбнулся:

— Я видел... Свет. — Свет и впрямь был столь ослепителен, что умирающий рыцарь уже почти ничего не различал. — Эта монахиня... приведи ее.

Озадаченный Рауль отошел от смертного одра. В течение своей жизни Беренже проявлял к катарской вере лишь праздное любопытство. Быть может, потому, что сейчас он никак не мог исповедаться у католического священника, он искал утешение в обряде иной веры. А может, он решил в последний раз проявить непокорность.

Сестра Бланш ждала за дверями, читая вслух затертый список Нового Завета.

— Все кончено? — спросила она.

— Нет, — покачал головою Рауль. — Он решил принять консоламентум.

Монахиня не удивилась. Закрыв писание, она тихо промолвила:

— Я видела такое уже много раз. Близость смерти открывает наши духовные глаза.

Рауль позавидовал ее уверенности. Душа его была неспокойна, и он не знал, что же ему теперь делать. Монахиня бесшумно прошла в комнату, где лежал отец. Потерев руками слипающиеся глаза, Рауль рухнул на стоявший в сенях стул и тупо воззрился на входную дверь. Она была затянута домотканой занавеской, предохраняющей это простое крестьянское жилище от сквозняков. На вбитом в стену гвозде висел шерстяной плащ, в углу беспорядочной кучей громоздились ивовые корзины. Эти предметы быта простых землепашцев говорили о простой жизни, ставшей теперь для него сказкой из давно прочитанной книги. Сегодняшней реальностью стало его ноющее немытое тело, запекшаяся кровь на доспехах, исполненный ужаса крик ребенка, когда они неслись на разбитой телеге по залитой звездным светом дороге к Нарбонне. Отец его умирал.

Он слышал бормотание сестры Бланш, но голос отца был уже так слаб, что расслышать его из-за закрытой двери было невозможно. Рауль ощутил духоту затхлого непроветриваемого помещения липким от пота телом.

Но вдруг случилось чудо. Занавеска входной двери дрогнула, и дверь распахнулась настежь. Рауль глазам своим не поверил. От внезапно охватившего его ужаса кровь застыла в жилах. Но когда он заметил, что дрогнувшая занавеска и распахнувшаяся дверь как бы проецируются на закрытую на засов дверь и неподвижное домотканое полотнище, ему и вовсе стало не по себе.

— О господи, — только и успел прохрипеть он, когда все вокруг озарилось невероятным дивным светом. Ему захотелось вскочить со стула и бежать куда глаза глядят, но это фантастическое сияние просто его парализовало. Легкий холодный ветерок коснулся лица, взъерошив волосы Рауля... И вдруг она оказалась рядом с ним в ореоле света, женщина его снов, черные как смоль волосы трепетали на ветру, бриллиантовые глаза пристально смотрели в глаза молодого рыцаря. Рауль инстинктивно вжался в спинку стула. На ней была белая рубаха, а на шее красный шнурок с круглым медальоном. Она тряхнула копной великолепных волос, и Раулю показалось, будто он различает в отдельности каждый волосок. Не будь он так перепуган, то наверняка, протянув руку, непременно бы их коснулся. Казалось, она смотрит ему прямо в Душу. Это было как ледяное пламя. Рауль закричал, но с его губ не сорвалось ни единого звука.

— Тебе нечего бояться, Рауль де Монвалан, — несмотря на столь суровую внешность, у нее был довольно-таки нежный и вполне заурядный голос.

— Кто вы? — с трудом пролепетал он. — Откуда вы знаете мое имя?

— Мы уже встречались прежде, на твоей свадьбе. Ты же наверняка помнишь.

Застонав, Рауль закрыл глаза. Ему показалось, что он сходит с ума. Яркий свет все равно пробивался сквозь опущенные веки, и тогда он закрыл лицо руками.

— Нет, нет, это вовсе не твое больное воображение, — звенел в ушах ее голос. Рауль опустил ладони.

— Да, я тебя помню. Что ты здесь делаешь?

Она была исполнена какой-то неземной красоты, словно богиня. Интересно, а бывают ли у богинь родинки? А у нее на щеке одна была, но она лишь подчеркивала совершенство линий ее лица. А глаза. Рауль и представить не мог, что серый цвет может иметь столько оттенков.

— С тех пор как узнала про Безье, я решила тебя отыскать. Но я знала, что ты здоров и невредим. Я часто думала о тебе.

Рауль все еще никак не мог оправиться.

— Я ничего не понимаю!

— А тебе и не надо ничего понимать, — промолвила она, заглянув в ту комнату, где сестра Бланш склонилась над умирающим. — Отец твой присоединился к Единому Свету, — в ее голосе ощущалось сочувствие. Она протянула руку. Он не почувствовал, как она коснулась его лица, просто ощутил легкое покалывание, когда ее сила вошла в него, восстановив прежнее равновесие и энергию.

А потом она просто исчезла. Призрачная дверь, спроецированная на настоящую, захлопнулась, слившись с нею. В воздухе все еще продолжали мерцать остатки молочного цвета. Рауль проглотил застрявший в горле комок. Ему очень захотелось выпить. В особенности довольно крепкого гасконского. Интересно, есть ли у катарских монахинь такое вино или они его отвергают по соображениям веры? Он встал. Хоть его до сих пор и знобило, прежней усталости уже не ощущалось, а свинцовая тяжесть покинула его тело. Пройдя в комнату, где лежал отец, он уже знал все еще до того, как сестра Бланш хоть что-то успела ему сообщить. И то, что на лице мертвого Беренже застыла улыбка, не стало для Рауля большим сюрпризом.

Брижит вновь вернулась в свое тело, и ей так необычно было опять ощущать его тяжесть. Разгладив ладонями грубую домотканую холстину, она ощутила легкое покалывание соломы, которой был набит матрас. Вздрогнув, она повернулась на другой бок. Все ее мысли по-прежнему занимал Рауль де Монвалан. Он все еще волновал ее. Она видела глубину его отчаяния и смятения и понимала, что может ему помочь. Но совесть вновь напомнила девушке, что на свете еще так много людей, которым ее помощь нужна куда больше, чем Раулю.

— Но тут уж выбор будет за мной, — промолвила она, глядя на закрытые ставни.

Она ждала, когда же сквозь них пробьются первые лучи рассвета.

ГЛАВА 13

Монвалан, июль 1209 г.