— Ты проповедуешь тем, кто и так тебе сочувствует. — Беатрис успокаивающе положила руку на плечо Жеральды. — Я долго была приверженкой учения катаров и знаю, что Клер происходит из семейства, где привечали «добрых мужей».
Клер что-то невнятно пробормотала в знак согласия. Ее мать часто предоставляла пищу и кров странствующим катарским проповедникам, и все же она не понимала, почему их называют «добрыми мужами», когда среди них так много женщин. От них Клер узнала, что катарский путь к правде — это целомудренная и простая жизнь — молитва, безбрачие и неупотребление в пищу мяса. Заповедям Христа они следовали, но с минимальным соблюдением церковных ритуалов. И не было у них Сына Божьего, а лишь только единый яркий Свет Божественности. Его противоположностью являлся темный Рэкс Мунди — правящий миром сим и его пороками. Его-то и следовало, с точки зрения катаров, в себе подавлять. Лишь самые преданные последователи новой веры принимали последний и самый суровый обет. Но существовали и другие уровни для избравших катарский путь, но тем не менее не решившихся подвергнуть себя аскетическим ограничениям. Некоторые принимали эту веру лишь на смертном одре. Другие приходили к ней, уже подняв собственные семьи и переболев страстями молодости. Клер частенько подумывала, а что было б, если бы она стала «катар перфекти»? Она мечтала об этом точно так же, как ее сверстницы бредили рыцарями в сверкающих латах да ясноглазыми трубадурами. И хоть мечта так и осталась мечтой, но она была настолько близка к яви, что здесь, в компании Жеральды и Беатрис, Клер ощущала ее дыхание.
— Может, еще что почитаешь? — тихонько попросила она. — А то ведь мужчины скоро вернутся.
Жеральда Лаворская внимательно на нее посмотрела:
— Ничто бы не доставило мне большего удовольствия.
По возвращении с пикника женщины прошли в будуар, чтобы переодеться и освежиться. Мужчины, устав после охоты, разделись во дворе по пояс и стали поливаться холодной водой. Встав на цыпочки, Клер любовалась Раулем, восхищаясь его стройностью и игрой мускулов под алмазными брызгами капелек воды. На подоконнике стояла ваза с маргаритками, и, взяв один цветок, девушка кинула его вниз к ногам возлюбленного. Посмотрев вверх, Рауль улыбнулся и послал ей воздушный поцелуй. Напевая полюбившуюся канцону и перевязывая на ходу густую ореховую косу золоченой лентой, Клер спустилась по башенной лестнице в зал. Ей стало немного не по себе, когда она увидела там своего свекра в компании двух черноризцев и явно чем-то недовольного преподобного Ото.
Невольно она сделала шаг назад. Но тут же, взяв себя в руки, Клер отвесила глубокий поклон, перекрестилась и опустила глаза.
— Дочь моя, — холодно приветствовал ее один из монахов. С кожаного ремня, перехватившего его сутану, свисали четки. Один из его пальцев украшал огромный золотой перстень с серой камеей. Сконцентрировав все свое внимание на кольце, Клер побоялась заглянуть ему в глаза, в противном случае он заприметил бы на ее лице греховную печать ереси. Беренже держался с ними натянуто официально.
— Клер, дорогая, не передашь ли ты госпоже Беатрис, что сегодня мы принимаем гостей за главным столом трапезной — монахов Доминика и Бернара.
— Конечно, конечно.
Она было собралась бежать, как появился Рауль с небрежно накинутой на плечо рубахой. На его обнаженной груди сверкали капли воды, а из-за уха торчала маргаритка. Он тоже остановился, увидев двух странствующих монахов и Ото. Губы его скривились, и явное раздражение промелькнуло на его лице, прежде чем он постарался изобразить вежливое безразличие. После необходимых официальных представлений Рауль извинился и поспешил прочь, украдкой бросив Клер сочувствующий взгляд. Она знала, что он собирался к ней, и, не появись эти лицемеры в черных клобуках, она давно была бы в его объятиях, расплачиваясь поцелуем за маргаритку.
Явно расстроенная Клер, поджав губы, вернулась в будуар, чтобы предупредить Беатрис и в особенности Жеральду о непрошеных гостях.
Роскошный обед в главной трапезной явился бы логическим продолжением столь великолепного дня, однако присутствие на нем двух монахов и преподобного Ото омрачило его бесповоротно. Монваланы прикрывали свое презрение подчеркнутой вежливостью, моля про себя Бога, чтобы день поскорее закончился и они спокойно смогли б отойти ко сну.
Монах Доминик, посыпав горбушку черного хлеба солью, обвел испытующим взглядом присутствующих.