— Нет! — в ее голосе зазвучала тревога. — Не ожесточайся на них из-за меня! Я больше никогда тебе не откажу!
У Рауля было такое чувство, будто она только что отвесила ему пощечину.
— Я не хочу, чтобы ты делала мне одолжение в постели, — сухо процедил он. — Я хочу, чтобы ты принимала меня точно так же, как и в нашу первую брачную ночь. Ты совершенно перестала меня ласкать. И мне приходится постоянно приставать к тебе. Я чувствую себя нищим оборванцем, что стоит у ворот замка в надежде поживиться крохами со стола, к которому его никогда не допустят.
Клер проглотила застрявший в горле комок. Слезы блеснули в ее глазах.
— Это война, — всхлипнула она. — Она все изменила. Я тоже чувствую себя нищей. Я люблю тебя, правда. Я люблю тебя.
За дверями спальни послышался удивленный возглас горничной. С ней о чем-то возбужденно говорил незнакомый молодой мужской голос.
— Ладно, после поговорим, — промолвил Рауль, втайне обрадовавшись тому, что их неожиданно перебили. Быть может, крохи и впрямь оказались слишком жалкими, поскольку больше не существовало стола. Натянув штаны, он раздвинул кроватный полог и увидел переминавшегося на пороге оруженосца.
— Что стряслось, Мир?
— Господин, к вам прибыл гонец из Лавора. Говорит — дело срочное. — Мир указал рукою за приоткрытую дверь.
Увидев блеснувшую в проеме кольчугу, Рауль подумал, что Мир не стал бы допускать гонца в приватные покои, если б не было крайней необходимости.
— Приведи его сюда. — Завязывая тесемки на штанах, де Монвалан указал на южный альков, встроенный в толщу стены. Обычно Клер сидела там за своей вышивкой.
Человек, которого оруженосец провел в опочивальню, с ног до головы был покрыт дорожной пылью. Его разбитый лоб был перевязан серой холстиной, а летевшая с кольчуги ржавчина перепачкала плащ.
— Я с трудом прорвался сквозь вражеские заслоны, — прохрипел покачивающийся от усталости посыльный.
Рауль жестом приказал ему сесть на низкую каменную скамью, высеченную в стене. Он сам достал из комода кувшин крепкого гасконского вина и налил полный кубок гонцу. Тот жадно припал к чаше, расплескивая рубиновый напиток. Затем он утер рукавом рот и обратился к Раулю:
— Де Монфор осадил крепость Лавор, и скоро она падет. Его воины заполняют рвы бревнами и землей намного быстрее, чем мы успеваем разобрать эти завалы. А его саперы закладывают под стены греческий огонь. Господин Амьери и госпожа Жеральда просят вас, пока не поздно, срочно прийти к ним на помощь.
Надув губы, Рауль нахмурился.
— У меня и впрямь есть хорошо обученное войско, но оно слишком малочисленно, чтобы справиться с огромной армией де Монфора.
В альков заглянул Гильом, в его пухленьком кулачке была деревянная игрушка. Рауль подхватил сына на руки и взглянул на гонца из-за льняной копны детских волос.
— Но ваших воинов хватит, чтобы сдержать натиск северян, если вы объединитесь с силами Амьери. — Гонец вновь припал к кубку. Пот градом катил по его лицу. — Враг опустошил наши земли. Умоляю вас, господин, пожалуйста, помогите нам.
Рауль колебался между долгом и определенными обязательствами. Войско не принадлежало ему, формально это были воины Раймона Тулузского. Но обращаться за разрешением к графу сейчас было бы пустой тратой драгоценного времени. К тому же осторожный Раймон вполне мог и отказать.
— Я приду, — промолвил он с неожиданной решимостью. — Дай мне немного времени на сборы, и мое войско выступит в поход еще до заката.
— Благодарю вас, мой господин, благодарю вас!
Рауль скорчил брезгливую гримасу.
— Только не ждите чудес, — продолжил он суровым тоном. — Женщины обработают твои раны, дадут чистое платье и хорошо покормят.
Рауль щелкнул пальцами, обращаясь к служанкам.
Полог кровати дрогнул. Это Изабель помогала Клер одеться. Де Монвалан, поцеловав светлые волосики своего сына, спустил его на пол. Краски внезапно поблекли. Выглянув в окно, Рауль увидел, как темные тучи покрыли солнце.
Клер смотрела, как ее муж застегивает пояс с мечом, примеряет поножи, тянется к щиту, золотисто-желтому с черным фамильным гербом Монваланов. Она не любила видеть его в доспехах, ведь это лишний раз напоминало ей о том, что она его потеряла. Каждый раз, когда он возвращался к ней с битвы, она чувствовала, как еще одна частичка того Рауля, которого она любила, безвозвратно утеряна. Для нее были очевидны нежность и мужество катарского пути и мрачное кровавое проклятие тропы войны. Она не могла спокойно смотреть на то, как все дальше уходит от нее когда-то близкий Рауль. И вот сегодня он облачился в доспехи ради Амьери и Жеральды, чтобы в очередной раз потерять часть своей Души. Проклинать или оправдывать мужа она была не в состоянии, а поэтому просто молча смотрела на него.