Он вошел в нее последний раз, и семя его пульсирующей струей излилось в ее утробу. На лице Симона заиграла победоносная улыбка. Сейчас эта женщина символизировала для него все владения Раймона Тулузского. Изнасиловать, поглотить, засеять своей волей. Эти земли уже никогда не будут южными.
— Черт с ним, с твоим мужем, — прошептал он, не вынимая из нее свой член. — Пусть бегает, прячется. Поймать его — теперь лишь вопрос времени.
ГЛАВА 21
Монвалан, июнь 1211 г.
Неподвижный, словно мельничный пруд, Тарн отражал серебряную луну. Рауль, ослабив поводья, дал Фовелю напиться и посмотрел на другой берег реки, где лежали покрытые лунным сиянием земли Монвалана, родной дом, раздавленный кулаком северян в то время, как сам Рауль скакал в противоположном направлении.
Городок Монвалан разрушен не был, однако его население подверглось серьезной чистке. Останки гарнизона все еще гнили на крепостной стене, и церковный колокол, в течение последних пяти лет звонивший крайне редко, теперь призывал народ к ранней мессе и объявлял начало комендантского часа.
Солдаты с ненавистным красным крестом на плащах срывали свою злость на местных жителях. Де Монфор разбил в центре города лагерь наемников и демонстрировал жителям Монвалана, что бывает в случае, когда кто-то поддерживает местного дворянина.
Чувство вины не давало покоя душе Рауля. Мысленно он вновь и вновь повторял то, что по ошибке совершил после Лавора. Вместо того чтобы вернуться к Клер, он погнался за несбыточной мечтой и в результате ничего, кроме временной утехи собственной плоти, не добился, зато потерял все, что имел прежде. И, главное, случилось это так неожиданно, разве что разразившаяся тогда гроза могла явиться своеобразным предзнаменованием грядущих бед.
Основная часть отряда Рауля пополнила Тулузский гарнизон, где сейчас перед лицом длительной осады был на счету каждый воин. Сам же Рауль, взяв с собой нескольких верных рыцарей, отправился в ночную разведку владений, которыми меньше месяца назад он распоряжался по праву родового наследства.
«Теперь я вижу, что все потеряно», — именно так пел жалобным голосом менестрель в Фуа. Но не потеряно, а украдено. На этой мысли Рауль что-то тихонько нашептал на ушко коню и направил его в черную блестящую воду. За спиной послышался тихий плеск от других лошадей. С обмотанной шерстью сбруей и укутанными в холстину копытами они скакали по полям, залитым лунным светом, через виноградники, после чего свернули к пещерам, в которых Монвалан дал прибежище катарам-беженцам из Ажене.
В ночной тиши слышались трели сверчков. Клочья облаков проплывали на фоне серебристого сияния луны. Рыцари прибегли к светомаскировке. Их блестящие доспехи были тщательно закрыты плащами, а лица специально перемазаны грязью. Стараясь держаться в тени, они взобрались на холм и поскакали по узкой горной тропе, ведущей к пещерам. Когда они прибыли на место, сердце Рауля оборвалось. Пещеры были покинуты, в них несколько дней уже никто не жил. Угли костров уже давно успели остыть. Перевернутый котел, миски с остатками еды и забытая кем-то туфля красноречиво говорили сами за себя.
Укрытие монваланских катаров было обнаружено крестоносцами, а это означало, что ни Клер, ни его мать, ни Гильом не смогли уйти вместе с ними.
Спешившись, Рауль подошел к холодному кострищу и набрал в ладонь полную пригоршню пепла. Перед его мысленным взором встала иная пещера и иной костер. Чувство вины утроилось.
— Слышите, — прошептал Мир, — сюда кто-то приближается.
Рауль вытер руку о край плаща и посмотрел туда, куда пристально вглядывался оруженосец. Стараясь по возможности не шуметь, он извлек меч из ножен. Рыцари вслушивались в прерывистое дыхание того, кто сейчас под покровом ночи карабкался к пещерам со стороны города. В ночной тиши отчетливо звякнуло о камень кованое копыто. Во тьме послышался женский голос, затем мужской. Говорили они на южном диалекте, и у Рауля немного отлегло от сердца. Непохоже было на разыскивающий беглых катаров патруль, но тем не менее Рауль отошел в тень. Звездный свет сиял на черном крупе лошади и серебрил удила. Как только лошадь остановилась перед пещерой, Рауль сразу же признал в ней кобылу Клер. Сердце бешено забилось в его груди, но спешившаяся женщина была одета в убогое крестьянское рубище, к тому же ростом была меньше его жены. И вновь она что-то зашептала ребенку, которого держала на руках.