– Ты уверена, что хочешь получать его посылки и письма?
– Да. – Я кивнула. – Хочу. А нельзя ему отвечать начать?
– Что? – Кейман поперхнулся кофе, который как раз отпивал.
– Ну… он мне подарки шлет, а я ему ни одного. Можно, я Акориону картинку нарисую?
– Нельзя, – отрезал Кейман. – Не хватало мне еще переписки двух баранов, одного сумасшедшего, а второго с подростковым максимализмом. И если ты будешь заниматься самодеятельностью, Шторм, я тебя накажу. На этот раз крыльями не отделаешься.
– Ладно-ладно. – Я подняла руки, сдаваясь. – Просто шучу. Если я буду всерьез думать об Акорионе, то тоже поеду крышей.
Потом до меня дошла вторая часть фразы опекуна, и я даже выпрямилась в кресле, а еще украдкой скрестила пальцы и на руках и на ногах.
– Так мне можно летать?
– До первого косяка. И при одном условии. Ты будешь брать уроки боев, я договорился с тренером. На всякий случай.
– А… то есть вместо обычной физры?
Лицо Кеймана приняло насмешливое выражение, и я сникла. Третий блок, как говорил Эйген, самый тяжелый, а в четвертом меня вообще ждали экзамены. Но расчет был хорош. Если испугалась нагрузки – пожалуйста, крылья на стол. А если все же хочу летать, придется, стиснув зубы, ходить туда, куда скажут.
И почему Кейман с каждым днем вызывает у меня все больше непреодолимого желания зубами вцепиться ему в ухо?
– Пожалуй, на этом пока все. Хотя я не тешу себя надеждой, что тебя больше не будет в этом кабинете. Свободна, Шторм. Грызи гранит магической науки и постарайся не измазать его слюнями, ты в школе не одна.
– Очень смешно. – Я скривилась. – Не пробовали выступать с концертами? Я бы купила билет.
– То есть ты за мой счет еще и посмеяться надо мной хочешь? Нет уж, лишу тебя такого удовольствия.
– Я сама зарабатываю на развлечения, – буркнула я.
Но это уже был спор ради спора. Вспомнилось вдруг, что работала-то я у леди Найтингрин, чьим племянником был не кто иной, как Джорах Оллис. И настроение поползло к привычному месту у плинтуса.
– Ты планируешь вернуться на работу? – спросил Кейман.
– Я не хочу иметь ничего общего с Рианнон.
Почему-то Кейман вздохнул так, словно не одобрял это решение. Это было странно: буквально пару месяцев назад он едва сдерживался, чтобы не начать орать. Тогда я сопротивлялась изо всех сил, а сейчас от мысли о том, что Акорион видел меня в образе Таары, все это время наблюдал, накатывала дрожь.
Я потрясла головой. Нельзя думать об Акорионе. Я никогда не видела его, даже не знаю, как он выглядит, но уже смертельно боюсь. Это талант. Особое искусство – так играть с жертвой.
– Спасибо за крылья, – сказала я, поднимаясь.
– До встречи за ужином, – кивнул Кейман и перестал меня замечать – погрузился в бумаги.
А я только пожала плечами. За каким еще ужином? Преподаватели же едят отдельно.
Я шла по школе, как по музею. Они сделали все, чтобы ни один камешек не напоминал о пламени, пожирающем стены школы. Новый холл, теперь в холодных серо-синих тонах, новый королевский портрет. Мерцающие серебристым сиянием магические факелы и…
Сердце совершило кульбит, я инстинктивно сделала глубокий вдох и почувствовала лишний удар. В прошлый раз я шла через холл к лестнице, где на ступеньке меня ждала записка от Акориона. Сейчас стояла наверху, смотрела на небольшой постамент в центре зала и чувствовала, как слезы душат. Но не проливаются – слишком много народа столпилось вокруг скульптуры.
Двое, девушка и парень, стояли, протянув друг другу руки. На их ладонях горели огни: красно-оранжевый искрящийся шар, водная капля, играющая световыми зайчиками. Нежный, словно трепещущий на ветру, зеленый росток. И крылья, парящие над мраморной ладонью.
– А темной магии нет, – хмыкнул кто-то из толпы огневиков. – Оллис был темный.
– И почему их всех не отправят в закрытую школу? Психи.
Дальше слушать я не стала, развернулась и направилась в комнату. Хотелось как можно скорее оказаться в одиночестве, пока меня не заметили.
Комнаты тоже изменились, стали чуть побольше. С верхнего яруса опустили кровать, теперь на нее можно было ложиться, не изображая циркового артиста, а еще появилось место, куда гости могли бы сесть. Стол оставили прежним, в нем я нашла все оставленные письменные принадлежности, а в шкафу – одежду. Комната стала светлее, дышалось в ней теперь легче.
– Надо же, они перестали считать нас за попугаев, которые спят на жердочках.
– Бастиан. – Я закрыла глаза.
– На прошлых кроватях было невозможно спать, это даже ты должна признать. А уж заниматься сексом и вовсе нереально.