- Я пришла... Я пришла нынче ночью. Спряталась в одной из шлюпок под парусиной, но только... Только в конце концов пришлось оттуда вылезать. Корабль кренило в одну сторону, шлюпку - в другую. Я думала: вот-вот помру... - Она страдальчески сглотнула, открыла глаза и быстро закрыла снова. Немногочисленные веснушки резко выступали на её скулах. Что-то в чертах этого лица, в изящной определенности лицевых костей вызвало в горле у Рэдерле внезапный спазм. Девушка, глотнув ртом ветер, продолжала: - Вчера вечером я искала, где бы переночевать, и вдруг услышала, как вы разговариваете у складов. Ну, и я просто... Просто пошла за вами следом на корабль, потому что вы отправляетесь как раз туда, куда мне надо.
- Кто ты? - прошептала Рэдерле.
- Тристан Хедская.
Рэдерле села на пятки. Краткое и мучительное воспоминание: лицо Моргона, видимое как никогда отчетливо, наложилось на лицо Тристан, и Рэдерле вновь ощутила спазм. Тристан поглядела на неё со странной задумчивостью, затем быстро отвернула лицо, поплотнее закутавшись в свой простой бесформенный плащ. Корабль накренился, она простонала и произнесла сквозь стиснутые зубы:
- Думаю, мне предстоит умереть. Я слышала, что говорила земленаследница Моргол. Ты угнала корабль; ты никому ничего не сказала. Я слышала, как ночью матросы беседовали о том, как стражи вынудили их идти на север и что... что лучше без проволочек сделать вид, будто им и самим туда хочется попасть, чем воспротивиться и стать посмешищем Обитаемого Мира. Затем они заговорили о Высшем, и голоса зазвучали тише; я не могла разобрать.
- Тристан...
- Если меня высадят на берег, я пойду пешком. Ты сама сказала, что готова идти пешком. Я слышала, как Элиард кричал во сне, когда ему снился Моргон; и я вынуждена была его будить. Однажды ночью он сказал... Однажды ночью он увидел во сне лицо Моргона и не мог... Не мог его узнать. Тогда он захотел отправиться к горе Эрленстар, но была страшная зима, самая скверная на Хеде за семьдесят лет, как сказал старый Окленд; и его убедили подождать.
- Он не смог бы одолеть перевал.
- Вот это и сказал ему Грим Окленд. Элиард все равно рвался в путь. Но Мастер Кеннон пообещал, что весной они пойдут вместе. И вот настала весна... Ее голос умолк; с мгновение она сидела совершенно тихо, глядя на свои руки. Настала весна, и Моргон умер. И я постоянно видела в глазах Элиарда, чем бы он ни занимался, один вопрос: "Почему?" Вот я и собралась к горе Эрленстар, чтобы выяснить это.
Рэдерле вздохнула. Солнце прорвалось наконец сквозь туманы и через перекрестье снастей обволокло палубу паутиной света. Тристан от его теплого прикосновения стала казаться не такой восковой, она даже немного выпрямилась и перестала дрожать. Она добавила: - Ты не можешь сказать ничего, что заставило бы меня изменить решение.
- Не я, а Бри Корбетт.
- Тебя и Лиру он взял.
- Меня он знает, а спорить со стражами Моргол - дело трудное. Но он может упереться по поводу хедской земленаследницы, особенно если учесть, что ни одна душа не знает, где ты. Он может развернуть корабль и повести его прямехонько в Кэйтнард.
- Я написала Элиарду записку. Да и стражи не позволят корабельщику повернуть.
- Не в открытом море, где нам не найти никого другого, кто повел бы корабль.
Тристан со страданием поглядела на раскачивающуюся рядом шлюпку.
- Я могу опять спрятаться. Меня никто не видел.
- Нет. Подожди. - Рэдерле помолчала и подумала. - Моя каюта. Можешь посидеть там. Я принесу тебе поесть. Тристан отвернулась.
- Вряд ли мне скоро захочется есть.
- Идти можешь?
Тристан с усилием кивнула. Рэдерле помогла ей подняться на ноги, быстро оглядев палубу, и повела её по ступенькам в свою маленькую каюту. Она дала Тристан немного вина и, когда та упала на койку при внезапном толчке корабля, накрыла её плащом. Гостья лежала вся обмякшая, и было почти незаметно, как она дышит, да и саму её было почти не видно, но, закрывая дверь, Рэдерле услышала её голос, гулкий, точно из могилы: "Спасибо..."
Лиру, закутанную в необъятный темный плащ, Рэдерле нашла на корме; Лира наблюдала, как всходит солнце, и, когда Рэдерле присоединилась к ней, приветствовала её искренней лучезарной улыбкой.
Рэдерле сказала вполголоса, чтобы не услышал кормчий:
- У нас осложнение.
- Бри?
- Нет. Тристан Хедская.
Лира с недоверием воззрилась на собеседницу. Затем молча выслушала объяснения Рэдерле и нахмурила брови.
Бросив стремительный взгляд на каюту Рэдерле, как если бы она могла разглядеть сквозь стены неподвижный холмик на койке, Лира уверенно сказала:
- Мы не можем её взять.
- Знаю.
- Народ Хеда уже достаточно настрадался за время отсутствия Моргона; она хедская земленаследница и должна быть... А сколько ей лет?
- Наверное, тринадцать. Она оставила дома записку. - Рэдерле потерла глаза пальцами.
- Если мы вернемся, - сказала Лира, - то скорей всего столкнемся нос к носу с кораблем Моргол. Но Тристан нужно доставить обратно на Хед. Ты ей это уже говорила?
- Нет. Я решила сперва подумать. Бри сказал, нам придется заходить за припасами. Можно будет поискать торговый корабль, который заберет её.
- А она согласится?
- Сейчас она не в том состоянии, чтобы спорить. Она никогда в жизни не покидала Хед; сомневаюсь, имеет ли она понятие, где находится гора Эрленстар. Вероятно, она вообще никогда не видела гор. Но у нее... Упрямства у неё не меньше, чем у Моргона. Если нам удастся снять её с одного корабля и перенести на другой, пока у неё морская болезнь, то она может ни о чем и не догадаться, пока не окажется у родного крыльца. Это выглядело бы бессердечным, но если она... Если что-нибудь случится с ней по пути к горе Эрленстар, не думаю, что кто-нибудь на Хеде или вне его перенесет такую новость. Торговцы нам помогут.
- Бри Корбетту скажем?
- Он повернет.
- Следовало бы повернуть, - беспристрастно заметила Лира, не сводя глаз с белых бурунов у Имрисского берега.
Затем оглянулась на Рэдерле. - Мне будет непросто предстать перед Моргол.
- Я не собираюсь возвращаться в Ануйн, - тихо сказала Рэдерле. - Возможно, Тристан нас никогда не простит, но она получит ответ. Клянусь костями мертвецов Ана. Клянусь именем Звездоносца.
Лира коротко и умоляюще качнула головой.
- Не надо, - прошептала она. - Это звучит так страшно, словно тебе в жизни больше ничего не осталось.