— Вам, уважаемый Черномор, можно только позавидовать, — покачал головой Георгус, не сводя масляного взгляда с матери. — Теперь я понимаю, почему Егор отказался от третьей жены, если все Ваши дочери в Вас.
— Увы, у меня только 10 процентов генов от ардонийцев, все, что я могу, это лишь изменять цвет глаз, — я вздохнула с искренним сожалением.
— Я надеюсь, это не влияет на способность чувствовать ложь? — уточнил будущий свекор.
— Не влияет, — кивнул Демитрий.
— Тогда, если позволишь, я тоже к тебе буду иногда обращаться, — улыбнулся мне Василевс.
— Вы можете смело обращаться к маме, у нее давно высший дипломатический статус, и она присутствует на всех важных переговорах в дружественных нам землях. Вы же теперь нам тоже искренне дружественны, — милейше улыбнулась я.
А вот будущий свекор отчего-то сошел с лица, что называется.
— Я слышала, что ты хорошо поешь, — перевела тему Василиса, — быть может, порадуешь нас? У нас тут и караоке есть.
Девушка подошла к музыкальному центру, стоящему в углу столовой, взяла пульт, включила телевизор, вывела на экран список песен. Я подошла, взяла микрофон.
— Что вам спеть?
— А что хочешь, что к душе сейчас ближе, — улыбнулся Василевс.
Ох, и зря он это сказал. На глаза попалась старая любимая мамина песня, которую она как-то вдохновенно спела своему бывшему мужу, когда они встретились как-то на дне рождения Лизы.
Песня по накалу требовала полной отдачи, и я постаралась на славу, так, что даже голос к концу песни сел.
Результат превзошел все ожидания, выражение лица у Егора было точно такое же, как у Тарха, когда мама закончила петь тогда, смесь горечи и восхищения.
Такое же выражение было на лице у всех присутствующих. Деметриос так вообще готов был, кажется, на месте меня испепелить, судя по взгляду. И я искренне пожалела о своем выборе. Егора, кажется, обидела и очень. В памяти всплыли слова Деметриоса: любая твоя выходка не тебе, отцу твоему рано или поздно аукнется.
— Ой, а можно мы теперь споем, — подскочила бабушка Леля.
За ней встали Дива и Ягиня и мои сестры.
Нас взяли под руки, подвели друг к другу, соединили наши руки и стали водить хоровод вокруг нас.
Егор держал мои руки и смотрел мне в глаза. В его голове билась одна лишь горькая мысль:
— Не веришь, значит.
Я не знала, что ответить, и старалась ни о чем не думать.
Он открыл мне душу, а я в нее плюнула этой песней. И какой бес только дернул меня ее выбрать!