Они спускаются на первый этаж, а потом идут на кухню, где перед Александрой распахивают дверь в подвал. Она проворно перебирает ногами в узких туфлях, опускаясь в темноту каменных коридоров. На какой-то миг Мадлен теряет Куприянову из виду и затем находит ее стоящей перед открытой дверью.
— Не бойся. То, что я покажу, удивит тебя и докажет, что, на самом деле, я очень рада тебя видеть, так же, как рада видеть каждое создание в этом доме. Проходи, я пойду сразу за тобой.
Мадлен колеблется. Подозрительность просыпается в ней вместе с настороженностью. Она не приближается к девушке, продолжая стоять на почтительном расстоянии.
— Что ты хочешь мне показать? — интересуется женщина.
— Зайди и сама все увидишь, — уходит от ответа наследница, переступая с ноги на ногу в нетерпении. — Неужели ты думаешь, я хочу обмануть тебя? Или… — выражение ее лица меняется на скорбное, и внутри Мадлен все переворачивается: с таким выражением лица она встретила его. — …Ты думаешь, я хочу причинить тебе вред? Ты, правда, думаешь, что я хочу обидеть тебя? После всего, что я пережила с Самаэлем, находясь в его власти, страшась за свою жизнь. После того, как увидела тебя и поняла: теперь мне ничего не угрожает, ты поможешь мне и защитишь. Думаешь, я могу желать тебе чего-то плохого?
Она как будто оскорбилась и готова заплакать одновременно. Мадлен больше не хочет видеть ее слез, поэтому сделала то, о чем просили. В конце концов, она сумеет справиться с одной девушкой.
Женщина подходит к двери и, прежде чем успевает спросить, что она должна увидеть в темноте, сильный толчок в спину заставляет его оступиться. За спиной захлопывается дверь, а сверху опускается решетка.
— Ты, конечно, получилась идеальной, — с нескрываемым злорадством произнесла Элизабет, смотря на пленницу сквозь небольшое отверстие в двери, — но мозгов тебе это явно не прибавило.
***
Клаудия уже не вопит от боли, как это было, кажется, вечность назад.
Она висит в нескольких сантиметрах над полом, покачиваясь на крепких железных цепях. Наручи впиваются в кожу, но этого она не чувствует так же, как и боли. Все ее тело — один сплошной нерв, который то и дело прижигают огнем. Кровавые дорожки успели засохнуть на лице, и она не ощущает его, будто кто-то напялил на нее плотную маску.
Очередной тычок в бок — и она начала раскачиваться из стороны в сторону, приводя этим в восторг своих мучителей, вызывая острую жалость у того, кто оказался в этом страшном месте вместе с ней. Тот, кто мог бы облегчить ее участь.
Тодд ничего не хочет: ни спасти своего крестного, ни спасти старика, которого бы не было здесь, не поведи она себя безрассудно. Она не хочет спасти саму себя. Единственное, чего она желает, — это поскорее умереть.
Чтобы тело успокоилось, чтобы боль не заменяла все остальные чувства. Она не хочет чувствовать. Не хочет ощущать. Не хочет жить. Собственная глупость и гордыня привели ее в лапы демонов, и она никого не винит в этом.
Она могла бы сейчас преподавать в каком-нибудь колледже и не знать о том, что скрывает в тени известный ей мир. Она могла бы выйти замуж и стать матерью. Могла бы попросить Амоса стать крестным своих детей. Но вместо этого она побежала вперед за славой и признанием без единой крупицы сомнения. Она могла бы быть сейчас дома. Но никакого «бы» у нее уже не будет.
Мозес молчит, крепко стиснув зубы и кулаки.
Он не смотрит на бедную окровавленную девушку. Она покачивается, как маятник, перед его лицом, а адские создания смеются над ее тихими всхлипами после очередного удара.
Они пытают ее уже слишком давно, а старик продолжает молчать, за что получает болезненный удар в лицо. Сплевывает кровь и приподнимается на руках, с вызовом глядя в глаза своих палачей. Он понимает: стоит ему открыть рот, и их жизни оборвутся. Он не дает себе и Клаудии ни одного шанса на выживание. Но разве ее страдания лучше легкой и быстрой смерти? Разве тайна ангелов стоит этого?
— Господин, — демоны поворачиваются к фигуре, спускающейся по лестнице, и склоняются в приветствии.
Андрас осматривает открывшуюся картину с интересом бывалого критика, который пришел на выставку современного искусства. Ему не впервой видеть столько крови и столько чужой боли. Сколько таких же людей он замучил когда-то? Сколько еще он замучит за свое бессмертное существование?
— Молчат? — темный генерал проходит мимо мужчины на полу и приближается к своей бывшей сотруднице.
— Еще немного — и заговорят, — уверяет его один из демонов, поднимая руку с зажатым в ней кривым клинком. Таким, каким обычно снимают кожу. Он только взял его, но не успел применить.