Начальник стражи, протерев вспотевший лоб, наконец зачитал постановление, формально передававшее осужденного в руки палача:
— … И мы неплохо потрудились, чтобы доставить его сюда, — прибавил он от себя. Юноша, смирно стоявший всё это время, теперь сделал шаг вперед и почтительно поклонился.
— Теперь, когда мы должным образом представлены друг другу, — любезно произнёс он, — позвольте мне принести свои извинения за всё беспокойство, которое могло причинить моё опоздание. Я прошу вас не винить этих господ, вина полностью лежит на мне. Если бы я знал, кого буду иметь удовольствие здесь встретить, то даже на крыльях я не мог бы домчаться сюда быстрее.
— Умоляю вас не упоминать ни о каких "беспокойствах", — ответила Жанна с присущей ей скромностью. — Единственное возможное здесь небольшое неудобство заключается в моей обязанности причинить вам лёгкую боль до того, как мы разделимся, и я прошу заранее меня извинить. А теперь — утро alas![4] уже заканчивается — любой мой совет или помощь к вашим услугам, ведь вы здесь впервые, и едва ли привычны к этому.
— Честное слово, об этом не стоит и упоминать, — весело сказал приговорённый. — Считайте, что я совершенный новичок. И хотя наше знакомство было весьма поверхностным, я всецело полагаюсь на вас.
— В таком случае, сударь, — смущённо сказала Жанна, — позвольте помочь вам снять этот прекрасный камзол, чтобы предоставить нам обоим больше свободы и меньше трудностей.
— Служба требует? — улыбнулся приговорённый, вынимая одну руку из рукава.
Краска смущения покрыла лоб Жанны.
— Это было бестактно, — упрекнула она.
— Да, вы правы, дорогая моя, простите меня, — рассмеялся юноша. — Это была плохая шутка — следствие дурного воспитания, я готов это признать.
— Я уверена, что вы не хотели ничего дурного, — смягчилась Жанна, в то время как её пальцы расстёгивали воротник его рубашки. Девушка отметила про себя, что воротник был из лучшего кружева; и не смогла не пожалеть о том, что какая-то ничтожная ошибка — которая, как она догадывалась, могла произойти, — сейчас вынуждала её поступать вопреки велениям души. Единственное, что утешало наследницу палача, — то, что юноша казался вполне довольным своей судьбой. Пока Жанна возилась с одеждой, он рассказывал последние парижские новости, и, когда дело было сделано, поцеловал тонкие пальчики со столичным изяществом.
— А теперь, сударь, — показала Жанна, — если вы будете добры проследовать сюда — и будьте осторожны — прекрасно. А сейчас, пожалуйста, встаньте на колени вот здесь — ну что вы, опилки совершенно чистые — вы мой первый клиент за это утро. С той стороны вы найдёте вырез, более или менее соответствующий человеческому подбородку, — конечно же, невозможно обеспечить полное соответствие в каждом случае. Очень хорошо! Вполне ли вам удобно?
— Словно на перине, — ответил заключённый. — А какой восхитительный вид на реку и долину отсюда открывается!
— Чарующий, не правда ли? — согласилась Жанна. — Мне очень приятно, что вы это оценили. Некоторые ваши предшественники чрезвычайно огорчали меня своей неспособностью узреть эту красоту. Право, стоит побывать здесь, чтобы полюбоваться. А теперь ненадолго вернемся к делу — хотите ли вы произнести последнее слово? Некоторым есть что сказать; но это дело вкуса. Или вы предаётесь полностью в мои руки?
— О да, в ваши прелестные руки, — любезно ответил осуждённый, — и я прошу позволить вашему покорному слуге почтительно поцеловать их ещё раз.
Жанна, вспыхнув, сделала шаг назад; её ладони, державшие топор, покрылись испариной. Внезапно послышавшиеся за спиной пыхтение и сопение заставили Жанну повернуть голову. Она увидела мэра, торопливо карабкавшегося по ступенькам эшафота.
— Жанна, девочка моя, обожди минутку, — задыхаясь, выдавил мэр. — Не торопись. Здесь, кажется, произошла маленькая ошибка.
Жанна с достоинством выпрямилась.
— Боюсь, что я не совсем вас понимаю, господин мэр, — холодно ответила она. — Насколько я знаю, я никаких, даже совсем маленьких ошибок не совершила.
— Нет-нет, конечно же нет, — поспешно подтвердил мэр. — Ошибся, безусловно, кое-кто другой. Видишь ли, дело было так: этот молодой человек прибыл в город вчера вечером; он заказал ужин, должен сказать, и вёл себя несколько вольно. Я даже скажу тебе, что весьма вольно. Поэтому городская стража схватила его, а он вёл себя весьма высокомерно, да, и даже не пожелал сообщить ни своего имени, ни где он остановился, как полагается порядочному человеку, знаешь ли, в то время, когда он ужинал и вёл себя так вольно. Так что наши молодцы просто скрутили его и бросили в камеру — и это заняло у них немало сил, должен сказать. Вот тогда другой парень, сидевший в тюрьме, — тот, что не возражал против твоего вчерашнего отсутствия, понимаешь? — не знаю как, но вылез и сбежал во время всей этой суматохи; и это было весьма необдуманно и непорядочно с его стороны — сбежать как раз тогда, когда мы даже почувствовали к нему немного симпатии и проявили такую снисходительность. Так что, когда сегодня утром начальник стражи вывел этого юношу на казнь, он просто знал, что сегодня кого-то должны казнить, а в тюрьме остался только один заключённый, и всё это так же просто как дважды два — ты же знаешь, он не особо силён в математике, — так что он, вполне довольный собой, вывел сюда нашего друга. И вот теперь ты видишь, что произошло, hinc illae lachrymae[5], как сказал римский поэт. Так что сейчас я просто побеседую с этим молодым человеком и, как следует напутствовав, отпущу; и, Жанна, девочка моя, сегодня твои услуги нам не потребуются.
— А теперь послушайте меня, господин мэр, — строго заявила Жанна. — Вы снова всё неверно поняли. Эти ваши мелкие подробности, возможно, интересны сами по себе, и, конечно, такие новости быстро разойдутся по городу; но они совершенно не относятся к делу. Я не желаю отвечать за (хорошо мне известную) расхлябанность вашей канцелярии. Всё, что я знаю, — этот молодой человек с соблюдением всех формальностей передан мне для исполнения казни. И он будет казнён. Когда я сделаю своё дело, вы можете смело открыть свои бумаги, если хотите, и в свободное время исправить все "маленькие ошибки", которые там появились из-за вашей же глупости. Между прочим, у вас нет здесь никакого locus standi[6]; вы занимаете место на моём эшафоте безо всяких на то оснований. Так что закройте рот и выметайтесь.
— Ну же, Жанна, будь благоразумна, — взмолился мэр. — Вы, женщины, слишком щепетильны. Вы не оставляете места даже для вполне допустимых ошибок.
— Если бы я позволила себе оставить место для всех ваших ошибок, господин мэр, — прохладно заметила Жанна, — из описания всего этого можно было бы составить толстую книгу; но даже она давала бы весьма слабое представление о действительности. И если вы сейчас не оставите мне места для того, чтобы как следует размахнуться топором, то может произойти ещё одна "маленькая ошибка".
В этот момент у подножия эшафота поднялся шум, и Жанна, посмотрев вниз, обнаружила там группу незнакомых рослых людей в ливреях сеньора. Новые участники событий точными ударами расталкивали городскую стражу, проявляя при этом изрядное рвение и неплохие познания в анатомии. Секунду спустя на помост с достоинством поднялся одетый в черный бархат сенешаль замка, на чьё звание указывала золотая цепь на шее. Очевидно, намерением управляющего было защитить юношу.
— Как ты посмел, никчёмный мелкий словоплёт! — загрохотал сенешаль, обращаясь к мэру, чья лысина раздражающе сверкала под лучами утреннего солнца, — да я прямо сейчас прикажу содрать с тебя шкуру!
Затем он повернулся к месту казни, где юноша всё ещё стоял на коленях, совершенно поглощённый открывшейся перед ним картиной.
— Мой государь, — сказал управляющий строго, хотя и почтительно, — ваше безрассудство и беспечность превосходят все границы. Разве вы совсем потеряли голову?